Борис Ельцин - от рассвета до заката
Шрифт:
Новороссийск - отнюдь не курортный город. Но мы этого не знали, ходили по улицам в шортах и удивлялись, почему прохожие так странно смотрят на нас, особенно на девчонок.
Искупались мы в грязной новороссийской бухте и отправились пешком до Туапсе, вдоль побережья Черного моря. Этот поход длился почти месяц. Назывался: "По следам Таманской армии". Среди нас попались настоящие энтузиасты-следопыты, которые действительно что-то искали. Нашли сохранившийся с времен войны автомат, каску, гильзы от снарядов. Потом мы сдали находки в школьный краеведческий музей. Впечатления от этого первого большого путешествия сохранились у нас на всю оставшуюся жизнь.
Окончив школу, три пары из нашего класса поженились. Одни разошлись через несколько лет после свадьбы, другие - обмениваются ударами, но живут. А мы с Ириной живем дружно, сохраняя добрые отношения, заложенные еще в школе.
После получения аттестата трудно было расставаться с таким славным коллективом. Я надеялся, что закончу школу с медалью, но из-за досадного недоразумения на экзамене по физике - зачем-то стал замысловато решать простую задачу - получил тройку. А на выпускной вечер не попал из-за волейбола - в этот день встречались молодежные сборные Армении и "Динамо". Я, естественно, играл за "Динамо".
В детстве был эпизод, когда я думал, что со спортом покончено. В деревне Молоково я упал с дерева. Срубал сук для лука и свалился почти с вершины. Падал головой вниз, при приземлении нога вывернулась в обратную сторону. Ребята меня окружили и уставились, как на покойника. А я совершенно серьезно спрашиваю у них:
– Посмотрите, у меня нога не отлетела? Что-то я ее не чувствую.
Положили меня на телегу и повезли к бабке-повитухе в соседнюю деревню. Та меня измучила, но вправила правую коленную чашечку. И посоветовала делать парные сенные ванны. Ногу мне парили в корыте. Я просто умирал от боли, пока залезал в корыто. Дня через три поднялась температура и повезли меня в сельскую больницу. Хирург был под легким хмельком, но это не помешало ему очень удачно наложить гипс на мое, как оказалось, сломанное бедро. В гипс меня закатали по самую шею. На всю жизнь запомнилось чувство неподвижности, я лежал полтора месяца в "панцире". Но еще труднее было преодолеть желание почесаться - под гипсом мое тело просто зудело.
Врач опасался, что сломанная нога станет значительно короче. Меня все пугали хромотой. Но когда сняли гипс, ноги оказались одинаковыми. Я быстро освоил костыли и старался как можно больше двигаться.
Мать навещала меня в больнице почти каждый день. Пешком через лес туда и обратно километров десять получалось. Она была на девятом месяце беременности и с таким животом все равно ходила. А когда родила сестру без осложнений, врачи объяснили это тем, что она много двигалась. Мама после роддома пришла ко мне в больницу с сестренкой и показала ее в окно - маленькую, сморщенную, страшненькую.
После истории с переломом деревенские ребята стали обзывать меня хромым чертом, хромой черепахой. Я действительно хромал - больная нога была тоньше здоровой раза в два, мышцы из-за гипса атрофировались. Но я днями напролет играл в футбол, и форма восстановилась.
В старших классах началась моя волейбольная карьера. К нам на занятия пришли тренеры из заводского клуба "Рассвет". Отобрали нескольких парней, в том числе и меня. И я стал профессионально заниматься волейболом. И, надо признать, успешно. Наша школьная команда неожиданно для всех заняла третье место на городском первенстве. У меня в волейболе особенно хорошо получался блок, и в решающей игре я блокировал, или, как говорят волейболисты, "съел" игрока, который на первенстве Советского Союза среди юношей был признан лучшим нападающим.
В "Рассвете" я играл до конца десятого класса. На первенстве Москвы меня пригласили в ЦСКА. Из заводской команды второй лиги перейти в знаменитое ЦСКА было очень заманчиво. В душе я расценивал этот переход как необходимую "измену" - до сих пор переживаю, что вынужден был сменить клуб.
Руководство "Рассвета" из-за моего перехода устроило шумный скандал, и через некоторое время меня дисквалифицировали. Выступать стало негде меня же все московские судьи знали.
В соседнем классе учился парень Никита Староверов, который играл за "Динамо". По технике игры он меня превосходил. Парень предложил:
– Давай я с тренером переговорю, может, к нам в "Динамо" придешь.
Я согласился. Тренер посмотрел меня и взял без промедления. У меня был очень высокий прыжок, но по мячу я бил согнутой рукой. Это считалось плохой техникой. На тренировках он исправил мою ошибку, удар со стороны выглядел красиво, но сила от этого несколько ослабла. Ну а дальше волейбол присутствовал в моей жизни постоянно: до армии, в армии и после.
Получив школьный аттестат, я решил поступать в МАТИ - авиационно-технологический институт. Но получил плохую отметку на первом же экзамене.
Вступительные экзамены в другой институт - МЭИ, на вечерний факультет проводились чуть позже. И друзья уговорили поступать в энергетический, на перспективную специальность, связанную с лазерами. Мне же учиться в этом институте не хотелось, но я сдал документы "за компанию". И, как назло, выдержал все экзамены.
Одновременно я устроился на работу в родную школу киномехаником. Все-таки тянуло меня к "альма-матер". Зарплату платили мизерную, но работа не утомляла, оставляя силы на учебу.
Только начались занятия в институте, команда "Динамо" поехала на спортивные сборы в Ворошиловград. Я принес декану письмо от клуба с просьбой отпустить меня на сборы и соревнования. Он отпустил.
После поездки пришел через полтора месяца на занятия: сижу в чужом коллективе, ничего не знаю, смысл лекций не улавливаю. Стал брать конспекты у ребят, наверстывать упущенное. Но не было желания учиться в этом институте, потому я его и бросил.
Только как сказать об этом родителям? Сначала я не решался и все "учебное" время проводил в метро. Садился вечером после работы в поезд на кольцевой линии и читал: Дюма, детективы, другие интересные книги. Поездки в метро продолжались, наверное, месяца два, и родители ни о чем не догадывались. Но с друзьями советовался: как же быть?
Тогда близкий приятель пообещал устроить меня на электромашиностроительный завод "Памяти революции 1905 года". Он сам там работал, получал 200 рублей, ходил в белом халате и протирал спиртом какие-то детали. Нарисовал такую заводскую идиллию, что я согласился.
В отделе кадров меня спросили, в какой цех я хочу. Называю тот, где в белых халатах со спиртом работают.
– Нет, - отвечает кадровик, - там все места заняты.
Вакансии оказались в сварочно-заготовительном цехе. Мастером там был Шнеерсон, заядлый любитель волейбола. Узнав, что я тоже волейболист, просто в меня вцепился: