Борис Ковынев. Избранная лирика

Ковынев Борис Константинович

1933

Джеку Лондону

Друзья, я вспомнил о былом: Поэт в морщинах, но не стар, Сидит, склонившись над столом. И вдруг — герольды, звон фанфар. Герольды строятся к стене. И входит в комнату судьба. Судьба: — Поэт, сгони со лба Морщины. Ты подвластен мне. Ты долго мучился, поэт. Не год, не два, а много лет. За мужество, за доблесть эту Бессмертье я дарю поэту. Взойди, поэт, на пьедестал. Поэт: — Не надо, я устал.

1962

Зоя

На дубовой скамье, что была ей Конвейером пыток, Не стонала она, и глаза не смотрели С мольбой. Кто ее укрепил? Кто ей дал этой силы Избыток, Эту власть над собой? Почему потемнел изувер, истязающий Зою, Заглянув ей в глаза? Почему стало Страшно ему? Почему, не дрожа, Зоя шла по морозу босою? Не дрожа! Почему? Как сумела она не издать ни единого стона В разъяренных когтях узколобого Штурмовика? В смертный час почему, перед нею Склоняя знамена, Расступились века? Потому что века перед правдой должны Расступиться. Зоя — это борьба,

это русская доблесть И честь! В страшных муках ее есть и наших Страданий крупица, Наше мужество есть!

1954

Факел над миром

Есть человек. Есть человеко-волк. Двуногий зверь. Не из легенды греческой. Он наяву. Он в крови знает толк. Он виски пьет из крови человеческой. И в океане на материке Стоит не зря его «Свободы» статуя. Горящий факел у нее в руке. На океан ложится тень хвостатая. В ней, сам не зная, выразил творец, Как после слов «святейшества» любезного Вслед за крестом в вигвам входил свинец И обладатель панциря железного. Огонь и меч! Огонь войны и меч! Вот чем была их «миссия культурная». Да и сейчас, грозя весь мир поджечь, Стоит душа плантатора скульптурная. Вот почему, окончивший колледж, Знаток манер и прочее и прочее, Банкир рычит: — Кроши их и калечь! — Кого? Да нас, Отечество рабочее! Банкиру снятся русские холмы. Он позабыл в фашистской озверелости, В какой «колледж» экзамен сдали мы На аттестат международной зрелости. Что дважды два — четыре, а не пять, Что ни к чему в парламенте истерики. Уж мы себя умели отстоять, Когда на карте не было Америки. Что и сейчас советский штык не ржав, Что наш народ не племя полудикое. Среди великих титулов держав Держава мы действительно великая!

1953

Вдохновение

А земля сошла с ума! Крутится и крутится. Лето, непогодь, зима И опять распутица. Что ж поделаешь, года! Женихи с невестами В электричке иногда Уступают место мне. Не хочу я понимать Грустное, обидное. Не хочу я занимать Место инвалидное. Я за жизнь, за ярость, за... Самое чудесное. Залегла в мои глаза Синева небесная. Весь я сила и броня, А не тень покойника. Да и голос у меня Соловья-разбойника. Если искра, что во мне, Даст тебе горение, Не скупись, отдай стране Это вдохновение.

1962

Рыбаки

Этот путь нерадостный Лют, но широк. В грудь сорокаградусный Льется ветерок. Ветерок что водочка — Пей, да не пьяней! Ой, как мчится лодочка! Четверо в ней. Рукава засучены, Шапки набекрень, И звенят уключины: «Трень, трень, трень». Вдруг темнее олова Хлынули валы, Наклонили головы, Словно волы. Небо рукомойником Брызнуло не впрок. Соловьем-разбойником Свистнул ветерок. На рога подхвачена Лодочка. Беда! Пьянствуют в складчину Ветер и вода. — Вертимся, кружимся... Дело табак! — Заметался в ужасе Молодой рыбак. Поглядел на лодочку. — Братцы, не могу! У меня молодочка Есть на берегу. Шустрая, бодрая, Жаркая — ух! Баба крутобедрая, Новгородский дух. — Волны лодку вздыбили, Встали горой. — Не уйти от гибели, — Простонал второй. — Тяжела неверная Доля рыбака. Дома ждут, наверное, Старика! Пьют чаек с вареньицем — Не до чая тут, Лодочка накренится — И капут. — Третий пристанища Не имел нигде. Он сказал: — Товарищи, Хорошо в воде. Буря не визжала бы У подводных скал... — Тут четвертый жалобы Эти услыхал. И рука четвертого Властно поднялась: — Кто скулит? За борт его! Слазь! Вздумали в беспутицу Петь за упокой. Голова закрутится От песни такой. Что ж, что волны пенятся, Трутся о бока! Не в любви с вареньицем Счастье рыбака. Парни вы рослые, Черт побери! Ну-тка, двинем веслами! Раз! Два! Три! Двигай да вытаскивай, А не то беда! ...Скоро станет ласковой Буйная вода. Вишь, в дали сиреневой Вспыхнул бережок. Легче, не накренивай Лодочку, дружок... ...Этот путь нерадостный Лют, но широк. В грудь сорокаградусный Льется ветерок. Ветерок что водочка — Пей, да не пьяней! Ой, как мчится лодочка! Четверо в ней.

1928

Монастырь в горах

Четыре дня тянулся бой, Потом настал момент, Когда ни хлеба, ни обойм, Ни пулеметных лент. Остались только мертвецы Среди суровых скал... Республиканские бойцы Ушли за перевал. Все было тихо, но в ночи Еще дымился зной, И камни были горячи От ярости дневной. Вдруг кто-то двинулся ползком По щебню и траве... Лицо засыпано песком, И кровь на голове. Ручей звенит издалека: — Напейся, человек! — И вот на голос ручейка Ползет Хуан де Вег. Уже вблизи ручей поет. Все ближе... Наконец! Припал к воде и жадно пьет Контуженый боец. Такая вкусная вода Бывает только в снах... И вдруг он видит — вот беда! — К ручью идет монах. «Ах, черт! Скорей бы уползти...» — Куда ты? С нами бог! Я помогу тебе. — Пусти! — Я многим уж помог... — Но ты предашь меня, чернец, Как делают везде Монахи. — Нет, я твой отец. Ты сын мой во Христе... Святой отец взглянул любя: — Доверься мне вполне. Что это, сын мой, у тебя? — Граната! — Дай-ка мне. — Слеза

любви с его лица Скатилась на пустырь, И он повел с собой бойца В старинный монастырь. Монах идет тропинкой вниз, Монах заходит в сад, И на его руке повис Контуженый солдат... В лицо пахнули слизь, и сырь, И плесень трех веков. Был тих и страшен монастырь На фоне облаков. С его надменной высоты На монастырский сад Глядели древние кресты, Как триста лет назад. Тут в келье в прошлые века Лимонным майским днем Монах пытал еретика Клещами и огнем. Скрипели двери в погребах, И звякали ключи. Тут ведьм сжигали на кострах Святые палачи. — Входи, не бойся, дорогой! Я твой отец теперь. — Монах ударил в дверь ногой... И распахнулась дверь. Навстречу звон штыков и шпор И запах колбасы, Глядят на пленника в упор Фашистские усы. Святые лики на стенах, Солдаты у двери... — Вот вам «язык», — Сказал монах. — Я выиграл пари. Я знал, где надо подстеречь. Я житель этих мест. Чего не может сделать меч, То может сделать крест. — Подлец! — Сказал Хуан де Вег И плюнул в чернеца. В ответ усатый человек Взял за руку бойца. — Я в свой отряд тебя приму, Но будь и ты мне друг. Скажи, любезный, почему Вы отступили вдруг? Ведь вы уже теснили нас, Загнали в пустыри. Наверно, кончились у вас Патроны? Говори! Или вы просто обмануть Хотели нас опять: Завлечь в капкан, Отрезать путь И всех перестрелять? Молчишь? — В глазах фашиста мгла, — А ну-ка, говори! — Нагайка пленника ожгла И раз, и два, и три. Ослабли мускулы в ногах, Но сердце как гранит. — Держу пари, — Хрипит монах, — Что он заговорит. От инквизиторских времен, Любезный герр барон, У нас остался инструмент. Заговорит в момент. Он лезет вверх, под самый свод, Проворный, как паук, И через миг на стол кладет Орудия для мук. Приборы пыток на столе. Окно, решетка, сад... Как будто время на сто лет Подвинулось назад. — Для рук, для глаз, — Хрипит монах, — Для вырывания жил. — И тут же рядом второпях Гранату положил. Рванулся к ней. Но пленник вмиг Схватил ее и вот: Барон проглатывает крик, Монах, как бык, ревет. А с неба грохот жестяной. Чей самолет летит? За монастырскою стеной Веселый звон копыт. Затем скрипит дверной карниз, Звенит щеколда и... Он опускает руку вниз. В дверях стоят свои!

1938

Лирический «Ундервуд»

Валентине Петровой

За окошком летят снежинки, Но не трогает вас мороз, Вы играете на машинке, Как на клавишах виртуоз. Все поэты поют о домнах, О величье полярных льдин, Только ваших рекордов скромных Не воспел еще ни один. Ни один еще не возвысил Этих пальцев нелегкий труд. Эту музыку букв и чисел... И лирический «Ундервуд». Туфли новые и перчатки Я надену в пригожий час И для «срочной перепечатки» Принесу вам стихи о вас. Вы положите жестом гордым Ваши пальцы на «Ундервуд», И лирические аккорды, Будто лебеди, проплывут. Перед вами бумаги груда. Ноют пальцы, но ничего! Вы не пленница «Ундервуда», А властительница его.

1958

Телефон

Есть на бульваре телефон, Но только занят вечно, Весну обслуживает он: Любовь всечеловечна. Иду звонить. Но вот те на! Опять закрыта будка! И за стеклом стоит «она». На сердце незабудка. — Так ты придешь? Когда придешь? Скорей, я жду, любимый! — Слагает оду молодежь Любви неистребимой. Мне в девять надо позвонить, Но не стучу я в будку. Латунная связала нить «Его» и «незабудку». Их разговор — струна в ладу. Мелодии не трону. И я, задумавшись, иду К другому телефону.

1960

Откровение

Я был в бреду, и ты сказала мне Словами книг и тонкого приличья, Что я дикарь, Таящий в глубине Былых времен звериное обличье. Но ты поверь, Почувствуй и поверь, Что каждый зверь по-своему мятежен, Что иногда и настоящий зверь Бывает тих и даже очень нежен. В груди у льва таится черный гнев, Но и любовь в его груди таится. И грустно льву, И даже плачет лев, Когда его обманывает львица. И если ты, быть может, не любя, Пойдешь искать другой горячей крови — Любовью львиной я люблю тебя, Твои глаза и сдвинутые брови. И верю я, Что уж никто другой Не затемнит моей звериной рожи, Как хорошо, Что я один такой, Ни на кого на свете не похожий!

1924

Клятва

Николаю Ионкину

Я поднимаюсь в гору, и гора Мне говорит, вершиною сверкая: — Смотри, я вся как слиток серебра, Я для тебя красивая такая. Не дай врагу красу мою подмять, Сам, как скала, под ураганом выстой, Но защити... — И грудью каменистой Гора ко мне прижалась, словно мать... На склоне лес. Трепещущая ель Мне говорит: — Смотри, в ущелье где-то Горят леса, их ветки рвет шрапнель. Храни мою лесную колыбель, Я для тебя с иголочки одета... — Я к морю вниз сошел на берега, Навстречу мне волна летит, бушуя: — Храни меня! Я чувствую врага... Ведь я твоя, тебе принадлежу я! — Я посмотрел на лес, на острия Граненых гор, В них заблудились тучи. Как ты красива, Родина моя, Красой необозримой и могучей! И блеск снегов, и синих волн разбег, И парус, вдаль, как бабочка, летящий, И сединой сверкающий Казбек, И Арарат, в преданья уходящий. Сверкайте солнцем, Вечные снега! Звени, волна каспийского прибоя! И ширь, и глубь, и небо голубое Мы защитим от лютого врага!