Борись за меня
Шрифт:
— Я не могу смотреть на эту машину.
Прежде чем я успеваю заговорить, отец выходит, проводя рукой по лицу. Он врезается в Шона и тут же приходит в себя.
— Что вы делаете, четыре идиота?
— Ты помнишь что-нибудь о том, что ты делал прошлой ночью?
Я с трудом смотрю на него, потому что это не тот человек, который меня вырастил. Он самозванец, пьяница и жестокий урод, который думает, что мы должны быть выходом для его гнева.
— Ты признаешься в том, что сделал, — мой голос не оставляет места для дискуссий. — Ты убил двух человек
Отец смотрит на машину, потом на нас. Мы готовы сражаться с ним, несмотря ни на что.
— Черта с два.
— Ты никчемный кусок дерьма! — кричит Шон и направляется к нему. Я хватаю его за руку и останавливаю. — Ты разрушил жизни всех! Мою, их! Я больше не позволю тебе этого делать! Ты признаешься! — кричит он.
Шон всегда был спокойным, и мама называла его «милым мальчиком». У него нежное сердце, поэтому, когда он возмущается, все остальные теряют дар речи.
Отец делает шаг ближе, его грудь вздымается, а на губах образуется слюна.
— Ты собираешься заставить меня, мальчик? Это твоя машина получила повреждения. Это ведь вы четверо катались вчера вечером, не так ли? Уверен, все в городе знают, что братья Эрроувуд вернулись, а от этого грузовика много шума. Вы уверены, что вас никто не слышал?
Гнев, какого я никогда не испытывал, начинает нарастать.
— Ты был за рулем.
Его злобная ухмылка расплывается.
— Никто этого не знает, сынок.
— Я не твой сын.
— Вам четверым стоит подумать о том, как это будет выглядеть. Вы все вернулись, на машине Шона есть повреждения, и вы сказали, что два человека мертвы…
Дыхание Коннора становится громче, и я вижу, как он сжимает кулаки.
— Ты отвратителен.
— Может, и так, но, похоже, вы сами вляпались в неприятности. На вашем месте я бы держал язык за зубами, чтобы в итоге не отправить брата в тюрьму. А осужденного никто не пустит в армию… Затем он переводит взгляд на Шона.
— Было бы обидно, если бы ты потерял стипендию, не так ли? Он ухмыляется мне и уходит в дом, оставляя нас четверых в ошеломлении.
— Он не может этого сделать! — кричит Джейкоб. — Он не может повесить это на нас, не так ли?
Они смотрят на меня, всегда на меня, и я пожимаю плечами. Я не думаю, что ему что-то грозит.
— Я не знаю.
— Я не могу попасть в тюрьму, Дек, — говорит Шон.
Нет, не может. Шон уедет. Мы все уберемся далеко от этого города. Я не могу так поступить и с Сидни. Я не могу взвалить на нее бремя того, что случилось прошлой ночью, и разрушить будущее, которого она так отчаянно хочет. Какую жизнь я смогу ей дать, если он выполнит свою угрозу? Как она поступит в юридический колледж, будучи замужем за человеком, который оставил двух человек мертвыми на обочине дороги?
И если я не смогу получить ее, то другой никогда не будет.
Есть только один вариант: клятва между тремя единственными людьми, которые имеют большее значение, чем моя собственная жизнь.
— Мы обещаем друг другу прямо
Это значит, что я откажусь от Сидни. Это значит, что я разрушу все свои гребаные мечты, но это единственная защита, которую я могу ей дать. Она найдет другого мужчину, лучшего, и будет счастлива. Она должна быть счастлива.
Шон быстро качает головой.
— Да, мы никогда не будем любить, потому что не можем быть похожи на него.
Джейкоб говорит твердым, как сталь, голосом.
— Мы не поднимаем кулаки в гневе, только чтобы защитить себя.
Глаза Коннора наполняются гневом. Его руки, словно сталь, сжимаются все сильнее, когда он смотрит на меня.
— И мы никогда не заведем детей и не вернемся сюда.
В унисон мы все вздрагиваем. Братья Эрроувуд никогда не нарушают данных друг другу обещаний.
Несколько часов спустя мы перегнали машину в заброшенный сарай. Мы все устали, разбиты и измучены. Джейкоб, Шон и я уезжаем завтра, а у Коннора есть еще несколько недель до того, как он отправится в учебный лагерь.
— Дек? — Шон хватает меня за руку, когда я прохожу мимо него.
— Да?
— Ты не должен этого делать, знаешь?
— Что делать?
Он вздыхает и откидывает волосы назад.
— Разбивать ей сердце. Я знаю, что мы сказали, и хотя это работает для нас троих, мы все были… в жопе. Ты любишь Сидни.
Люблю. Я люблю ее больше всего на свете, достаточно, чтобы отпустить ее. Достаточно, чтобы дать ей лучшую жизнь, чем я когда-либо смогу. И я люблю ее настолько, что знаю, что разбить ее сердце — лучший подарок, который я могу ей сделать.
— Я не могу любить ее и думать о том, чтобы нагружать ее всем этим. Я не могу дать ей будущее, и я не нарушу своего слова.
Мое сердце разрывается от одной мысли об этом, но я должен оставаться сильным.
— Если я останусь с ней, мы всегда будем привязаны к этому городу. Я не могу этого сделать. Я должен уехать, начать новую жизнь и дать ей возможность сделать то же самое.
Шон сжимает переносицу.
— Она никогда тебя не отпустит.
Я качаю головой, с трудом выдыхая воздух.
— У нее нет выбора.
Я ухожу, потому что мне больше нечего сказать. В этот момент все, что осталось — это обида и боль от принятых нами решений. Я должен пощадить ее. С этого момента я должен держаться за то, что мой поступок правильный. И неважно, как сильно мне будет больно это делать.
После того как все уснули, я выхожу из дома и направляюсь через поля. Я мог бы пройтись по ним во сне и найти дорогу к Сидни. Она всегда была той силой, которая заставляла меня двигаться вперед. Когда мы встретились, мы были не более чем двумя детьми с ужасными отцами, но мы нашли близость, о которой я даже не подозревал. Теперь я должен разорвать ее.