Бородатая банда
Шрифт:
– Ты обратишься?
– Возможно. Хотя, скорее всего, кто-то из Следственного управления ФСБ. Они дело ведут, мы только силовую поддержку оказываем. Да ты не стесняйся… Ты, я считаю, правильно себя вел. Не спровоцировал новые жертвы. Иначе толку от всего этого дела было бы мало. И показания дать было бы некому, – подбодрил я инспектора ДПС, который сильно стеснялся того, что там, на дороге, испугался. Мужчины часто стесняются моментов собственной слабости.
Я считал, что он повел себя вполне естественно. Конечно, если бы началась стрельба, боевая машина пехоты одной очередью из автоматической пушки превратила
И солдаты мои в критической ситуации повели бы себя как надо. Они успели бы залечь и с двух сторон дороги расстреляли бы обе машины прежде, чем оттуда раздались бы первые выстрелы.
Но сам капитан тогда, скорее всего, погиб бы при исполнении служебных обязанностей. А у него наверняка и жена есть, и дети, он о них, конечно, подумал, и я не берусь осуждать человека за минуту естественной трусости. Такой момент может быть у любого. Человек потом долго будет это переживать, стыдиться и никогда больше подобного себе не позволит. В будущем он станет настоящим бойцом.
Я всегда был твердо уверен и своих солдат этому обучал, что не бывает безрассудно храбрых людей. Все имеют право испугаться. А все подвиги совершались не от безрассудства, а чаще всего от всплеска отчаяния, когда уже становится все равно, что будет дальше, но есть одно желание – не дать победить врагу. Когда подступает момент испуга, его следует перебороть или отчаянием, или разумом, причем второе предпочтительнее. Когда победишь страх разумом один раз, второй, третий, тогда с каждым разом это становится все легче и легче. В результате потом страх побеждается за доли секунды, и появляется умение действовать адекватно. Это, наверное, и называется боевым опытом.
И еще… Когда страх побеждается разумом, человек и дальше продолжает думать и поступать разумно. И приучается так действовать всегда, а это самое главное. То есть обретает хладнокровие. Не то гусарское или терминаторское хладнокровие, когда человек ходит под обстрелом, не пригибаясь. Но то, что позволяет сделать правильный вывод в любом положении, не закрывать глаза, когда тебя бьют, а смотреть в лицо опасности и видеть, как ты можешь ответить. Разумное хладнокровие…
Что касается подвига, то подвиг, в моем понимании, это в первую очередь самопожертвование. Не так давно я читал исследование французских ученых и узнал, как погибла большая часть армии Наполеона в России. У нас та война с французами всегда выставляется как победа гусар и кавалергардов. Но они внесли в дело только небольшую толику.
А большая часть армии погибла иначе, и вовсе не в сражениях. Идет, например, часть французской армии зимой по русской дороге. Мерзнет. Заходят на ночлег в село, распределяются по домам. Велят хозяину печь затопить. На печи лежит жена хозяина и дети. Хозяин затапливает печь и не открывает заслонку. В итоге от угарного газа погибает не только семья простого русского крестьянина, которому Наполеон, кстати, пообещал избавление от крепостного права, но и захватчики, что остановились в доме. Это разумное обдуманное действие крестьянина. Убить себя и собственную семью ему не так страшно, как отдать свою землю, свою страну на поругание захватчикам. Это подвиг, в моих глазах несравнимо больший, чем лихая кавалерийская атака.
Пожав капитану на прощание
Однако в этот раз мне пообедать вообще не дали, хотя взвод под командованием старшего сержанта Лысакова я отправил строем в столовую. Самого меня на половине дороги в столовую остановили телефонным звонком. Звонил командир отряда подполковник Подкопаев.
– Старший лейтенант Никитич?
– Слушаю вас, товарищ подполковник.
– Это не подполковник, это я с трубки командира, – раздался голос майора Покрышкина. – Сереня, срочно в кабинет к командиру. Тебя здесь ждут…
В столовую я шел через футбольное поле под окнами штабного корпуса. И, вероятно, из окна кабинета командира отряда меня было видно.
– Есть срочно прибыть в кабинет командира, – откликнулся я.
Я круто повернул налево и торопливо двинулся к штабному корпусу.
Дежурный по отряду капитан встретил меня на лестнице.
– Солдат покормил?
– Они у меня давно уже с ложечки не едят. Отправил в столовую…
– Там по твою душу к командиру приехали из республиканского ФСБ. Поторопись. Покрышкин приказал приготовить для твоего взвода три бэтээра. Наверное, сразу на выезд прикажут. А что сделаешь, если, кроме твоего взвода, все в разгоне…
– Спасибо, что не БМП. БТР все же на ходу мягче, – не вдаваясь в суть дела и ни о чем не расспрашивая, сказал я и стал шагать через две ступеньки, чтобы быстрее подняться на третий этаж, где находился кабинет командира отряда.
Раньше кабинеты командира отряда и начальника штаба находились рядом: дверь в приемную, в которой сидит адъютант, направо – дверь в командирский кабинет, налево – в маленький кабинет начальника штаба. Потом один из сменных начальников штаба решил переселиться на второй этаж, где кабинет был побольше. Потом еще один сменный начальник штаба вообще на первый этаж переехал.
Оно и понятно. У начальника штаба должен быть большой приставной стол, обычно застеленный, как скатертями, в несколько слоев топографическими, спутниковыми и географическими картами, разобраться в которых мог только сам хозяин кабинета и кто-то из офицеров оперативного отдела, обычно разрабатывающего варианты предстоящей операции. А операций одновременно проводится всегда несколько, и потому в работе было по несколько карт. В кабинете командира отряда обычно наблюдается больший порядок. Это уже традиция. Может быть, такое впечатление складывается из-за отсутствия множества карт. Может, командиры бывают более склонны к порядку, чем начальники штабов. По крайней мере, мне всегда и на разных должностях попадались именно такие командиры.