Бородинское пробуждение
Шрифт:
Листов смутился вначале, но быстро овладел собой:
– Обед у нас самый простецкий – ядра и бомбы, картечь на десерт. Если вас не устраивает, можем перенести встречу, как вы предлагали.
– Но вы настаивали, – сказал Фальковский.
– Предупреждаю, прикрытия за нами нет, – сказал Листов.
– А, старый знакомый! – закричал Лепихин. – Какими судьбами? Ей-богу, мы как в театре!
– Как вы здесь очутились? – строго спросил Фальковский.
– Точно как в театре! – весело говорил Лепихин. – Все собрались на финал!
– Давайте-ка встанем к пушке, – сказал я Фальковскому.
– И вправду, капитан, – заметил Листов. – Обед, на который я вас приглашал, заключается в том, чтобы кормить неприятеля. Он нам отвечает тем же. Кто кого перекормит. Если остаетесь, возьмите банник, а нет – уезжайте скорей.
– Я бы рад уехать, да лошадь у меня захромала, – сказал Фальковский.
Залетная бомба повалила в овражке еще двоих и оцарапала плечо Лепихину. Мы продолжали стрелять из трех пушек. Листов оказался в паре с Лепихиным, Федор с рослым бомбардиром, а нами с Фальковским командовал веселый фейерверкер.
– А ну-ка, господа! Ай да господа, век бы над вами енаралом!
Зарядов оставалось все меньше, и Лепихин требовал, чтобы стреляли наверняка. Я спросил:
– Где вы так научились?
– Когда-то испытывал пушки, – ответил он.
– А вы, однако, прекрасно заговорили по-русски, – заметил Фальковский.
– Не держите банник наперевес и сторонитесь колеса, ногу раздавит, – сказал Лепихин.
– Полицейская линия без вас не растает? – спросил я Фальковского.
– Ее уже нет, – ответил тот. – Разбросало.
– Так вот чему мы обязаны вашим визитом!
– Туманный вы человек, поручик, – сказал Фальковский. – Много вокруг вас понапутано.
– Так уж обязательно вам распутать?
– Интересно, – сказал Фальковский. – Мне многое интересно. Например, зачем очутился здесь мсье Леппих?
– А я не Леппих, – сказал внезапно подошедший Лепихин.
– Возможно, – сказал Фальковский.
– И не доктор Шмидт.
– А кто же?
– Ах, господин Фальковский! Вы все ведете неутомимый розыск. Даже здесь, в сражении. Да поймите, что все уже кончено. Вы еще вольны отсюда бежать, а нам нет дороги. Сейчас пехота пойдет, и всем конец. Быть может, своими пушками мы держим ту струнку сражения, на которой его судьба повисла!
– Слишком красиво выражаетесь. – Фальковский поморщился.
– Красиво! Вот умереть красиво – этого я хотел бы! Смерть – это славно. Раздвинуть шторку веков, заглянуть поглубже!
– Там ничего нет, – сказал Фальковский.
– Откуда вам знать? Время не подвержено полицейской инспекции. И еще вам мой совет, Фальковский. Уезжайте, быстрей уезжайте. Еще полчаса, и в штыки нас возьмут, не выбраться никому.
– Я бы, напротив, советовал задуматься вам, – сказал Фальковский. – Сам государь интересуется вашим предприятием, а вы рискуете, как простой солдат.
– Уж не полагаете ли вы, что я собираюсь бежать к французам?
– Слишком просто меня толкуете, – сказал Фальковский. – Если я не уеду с батареи, вы голову сломаете, а не решите, зачем я это сделал.
– А вам и незачем, – сказал Лепихин. – Вас Ростопчин ждет, поезжайте…
Против нас строилась конница, справа накапливалась пехота. Шесть корпусов готовились к напору на центральный редут. Я осмотрел наш овражек. Мертвых уже не убирают. Вон лежит строгий поручик, он умер давно. А вот солдат Фролов, согнулся калачиком. Я вспомнил, как его губы шептали: «Запах у него антиресный…»
Внезапно сильно и ясно я вспомнил тот необыкновенный запах. Что-то еще тревожило память. Перед глазами возник тот день, когда я приехал в Бородино. На батарее Раевского из жестких пучков травы я выложил первые буквы полегших полков. Полтавский, Орловский, Ладожский, Егерский. Вышло ПОЛЕ. Остался Нижегородский полк. Я выложил «Н» в стороне, а потом догадался – Наташа! На этом месте мы виделись в последний раз. Я сорвал бледно-желтый цветок и положил его сверху. Я почувствовал крепкий, настойный запах…
Тот самый запах, тот самый цветок. Петруша – любимец солдата Фролова. Осколки, как в трубочке калейдоскопа, слагаются в цельную картинку. Наташа – Нижегородский полк. Брошенный поверх, как скрепка, желтый цветок. Слова пехотного капитана: «У нас в Нижегородском полку при лазаретной повозке была одна. Прелесть девушка. И сейчас где-то здесь, врачует…» Неужто она? Стою в размышлении, сердце стучит. Что делать? В седло и в поле? Где-то Нижегородский полк, его лазаретная повозка. Поехать, искать, увидеть ее лицо под белым платком сестры милосердия…
Машинально иду в сторону Белки, из всех лошадей она одна уцелела.
– Берегись! – кричит фейерверкер.
Бомба шлепается невдалеке и начинает крутиться. Потом взрыв.
8
Этим взрывом Листову раздробило ступню. Мы сняли с него сапог и туго перетянули ногу. Лепихин все умел, он осмотрел рану и сказал:
– Осколков нет. Ногу положим повыше, и можете отдыхать.
Я предложил Листову посадить его в седло, а там уж как-нибудь выберется из гущи боя. Но он только усмехнулся и сказал:
– Посадите меня на ящик, буду подавать заряды.
– Много ли подавать, – сказал Лепихин, – на несколько залпов осталось.
– Берестов, – позвал Листов, – у меня к вам два слова. Я сел рядом.
– Помните, еще в деревне что-то хотел вам сказать, но вы уклонились?..
Я помнил. Правда, после этого между нами многое открылось, и я думал, тайн больше нет.
– Признаюсь вам напоследок, – сказал Листов. – Недоговоры лишь тяготят. Это в связи с женитьбой… – Он помолчал. – Невесту я тайно увез, до свадьбы вышло ей хорониться. Не стану всего подробно… история романтическая… Сплетни тут разные…