Бортовой журнал 3
Шрифт:
Высокопрофессиональные люди – это их личное дело.
Нет такого человека, который сказал бы вслед за французским королем: «Государство – это я! Мне это надо!»
Вот был Петр Первый – одни говорят, что он был великий, другие говорят, что он был негодяй. Но Петр Первый мог сказать: «Мне это надо! Мне нужны люди! Мне нужны люди, которые думают о России!»
Ему нужны были и умные, и специалисты.
А здесь, если ты специалист, то это нужно только тебе, и нужно только для того, чтобы выжить на очень
Профессия – за те деньги, за которые ее покупают, – это не товар. Это хобби.
Кто же платит за хобби? Только тот, кто им увлечен.
Профессию не создают. И в советские времена ее не создавали. Это иллюзия.
Были какие-то минимальные знания общего порядка.
Придя на флот, ты должен был переучиваться. Ты каждый раз начинал с нуля.
Тут ценились люди, способные начинать с нуля.
Способность не сойти с колес оттого, что ты полный ноль; способность подняться после этого удара – а это удар; способность быстро восстанавливаться – вот что ценилось.
Способность выворачиваться, поворачиваться, переворачиваться – как это делает кошка, которую сбросили с балкона, как черепаха, которую положили на солнцепеке на спину.
Это способность познавать. Не иметь сумму знаний, а иметь способность к обучению.
В любых условиях и вовсе безо всяких условий – урывками, рывками, на ходу, на бегу, без сна, без еды и воды, в опасности, когда качает, болтает, бросает с волны на волну.
Блюешь и учишься – примерно так.
Через пять лет непрерывного хождения в море ты должен быть специалистом.
При недосыпе и недожоре.
Мне очень хотелось произвести впечатление, сначала на бабушку, потом на маму с папой, а потом и на всех в школе.
Без учения это нельзя было сделать. Надо было что-то знать такое, чего не знают все остальные. Тогда им с тобой было бы интересно.
А это надо было только выучить или же прочитать.
Я немедленно научился читать и стал читать все подряд. Я читал о путешествиях, приключениях, о дальних странах, о вулканах, о водопадах, о животных и растениях, о Земле, о Солнце и других планетах.
Я читал о великих открытиях.
Когда я читал, я попадал в удивительный мир. Я дрался вместе с Томом Сойером и дружил с Гекльберри Финном; я мчался сквозь дебри Африки, я плыл вместе с Колумбом и Васко да Гама; я бился вместе с русскими витязями на Калке и стоял под стрелами вместе с героями Трои; я замерзал, я тонул, я задыхался, я болел, меня трясло в лихорадке, и все это вместе с героями Жюля Верна.
И все это только ради того, чтобы со мной было интересно разговаривать и дружить.
Все это во имя дружбы.
Это феерия. Это натуральная феерия – все движется, кружится, блистает, говорит в мегафон.
И фонтаны. Всюду фонтаны – посреди фонтаны, и пожарный катер задрал свои брандспойты вверх и тоже превратился в фонтан. И потом эти парусники,
Вот какой у нас праздник. В девять чтоб все были готовы, и в двенадцать началось. Праздник Военно-морского флота.
Сам флот, от греха, конечно, убрали подальше, где-то за мост лейтенанта Шмидта, но некоторые корабли, например катер, вроде бы даже командующего Балтийским флотом – «Победа», прорвались и в празднике участвовали, ради чего оный катер даже запалил у себя на юте дымовые шашки.
Правда, загорелись не только они, а еще там чего-то, отчего дым повалил совсем черный, и матросики бегали по палубе с огнетушителями и тушили, тушили, тушили, и потушили-таки, сердешные; а потом тот же катер «Победа» направился к крейсеру «Аврора» – прямо в правый борт, намереваясь пришвартоваться, затем последовал небольшой удар – народ чуть не выпал, то есть «Концы и кранцы с правого борта приготовить!»
И с помощью такого слова, как «Блядь!», а также концов и кранцев с правого борта – пришвартовались наконец.
А еще, чтоб смягчить удар, все матросики на катере на правом борту дружненько выставили по одной своей ножке, чем и уперлись в борт «Авроре».
Сам легендарный крейсер почти не пострадал, разве что слегка только краску ему поцарапали.
Вот такие чудеса воссоединения двух кораблей, в чем участвовали все подряд – еще и два капитана первого ранга – один на катере, другой на крейсере.
То есть праздник удался.
А все эти мелкие неприятности, я считаю, только от названия.
Вот что такое слово «Победа»? «Победа» – это то, когда одерживают вверх над бедой.
А чтоб над ней вверх одержать, надо, чтобы беда сначала приключилась.
Вот назови корабль как-нибудь этак «Флаг» или «Гюйс» – и ничего не будет, уверяю вас.
А вот когда его называют «Буревестник» – то жди потом приключений.
Кстати, у нас есть специальный показной корабль с таким названием. Он президентов должен выкатывать. И на саммите он должен был катать высоких гостей, но не завелся. Что-то там с дизелем. Подозревали саботаж и диверсию, но приехали умные ребята и разобрались – не хочет заводиться. И повезли тогда всех, говорят, на все той же «Победе».
Да! А на празднике этом, что вот только что в феерию превратился, «Буревестник» – красивый, как из Лондона, – должен был все это возглавить, но (вспомним про название) только накануне вышел, чтоб, значит, возглавить, как тут же врезался, впилился куда-то и все себе красивое спереди снес. Так что в док поставили. Что ни праздник – то кто-то в доке ошивается. Просто традиция такая.
Словом, приключилась красота, и по телевизору все это показали.
Коля говорит, что мои обсценизмы разрывают текст и тем самым усложняют структуру, а все потому, что я часто действую как поэт.