Бортовой журнал 5
Шрифт:
Готов поклясться: ни один комочек грязи не пропал у меня даром.
Знаете, что это было? Мне привиделось, что меня избрали президентом России.
В кои веки представился случай усесться спокойно и поразмыслить относительно вида, формы, конфигурации, строения, соединения, сочленения, доступности, соразмерности и сообразности всех частей, составляющих животное, называемое женщиной, а также сравнить их по аналогии, как вдруг ворвался некто и обезглавил самое замечательное и любопытное рассуждение, когда-либо зарождавшееся в
– Слышь, Саня! – вскричал он. – Ты немедленно должен высказаться относительно того, как нам обустроить то, что нас вокруг окружает! – При этом он отпил из моего графина, стоящего у меня на столе, и сделал он это прямо из горлышка, потом он пролил воду себе на грудь, утерся, крякнул и выпучил на меня свои зенки. – Без тебя – никак!
Задница Его Величества так высоко вознесена над миром его истовых почитателей, что все, что так или иначе вылетает из нее, немедленно распадается на отдельные фрагменты. Потом те частицы, что какое-то время тому назад еще были частью Его Величества, метят стоящих внизу.
Эти отметины почитаются за награды.
Что касается меня, то я ловлю себя на том, что постоянно делаю ему любезность, прилагая все усилия к тому, чтобы держать его воображение в самом деятельном состоянии.
– Кому «ему»? – быть может, спросите вы.
– Ему, чиновнику! – отвечу я.
Ведь не было б меня, кто бы вспомнил о нем в самых изысканных выражениях?
Так что будущее свое я вижу в праздности и неге.
И еще в лучах.
В лучах славы, разумеется, что устроят мне следующие поколения русского просвещенного чиновничества.
Писание книг подобно беседе. Ни один человек, знающий правила хорошего тона, не согласится высказать решительно все – так и писатель, знающий границы приличия и благовоспитанности, как и границы своего дара, не позволит себе все обдумать– что-то он оставит и воображению читателя.
Каламбур – дело серьезное. Это вам не щелчок по носу. Тут все намного опаснее. Только ты задумал разобрать слово «чиновник» по частям, как сразу же – раз! – Идите-ка сюда, любезнейший! Да как вы могли? Что вы думаете о себе? Что вы себе позволяете?
А я всего-то хотел заметить, что первый слог в этом слове «чин» – говорит о том, как серьезно и правильно устроена вокруг нас жизнь. Когда мы не то чтобы слово поперек, но даже пукнуть не смеем без высочайшего на то соизволения.
А все потому, что демократия наша проистекает из диктатуры, и делает она это самым что ни на есть замысловатейшим образом. Потому как сама по себе демократия в нашей стране развивается так, что эта ее мировая разновидность заставляет всплеснуть руками самого искушенного критика.
Слог же «ов» говорит о том, что все мы овны, то есть овцы Божии, и когда кому выйдет срок ложиться выей на алтарь Отечества, – сие никому не ведомо.
Окончание же «ник» восходит к таким понятиям, как «никнуть» и «поникать», то есть заканчивать, завершать.
Ибо у каждого дела есть голова, тело, а и есть хвост.
И главным, наверное, является хвост, потому что след он оставляет в исторической пыли.
Ваше внезапное и неожиданное прибытие, а также сам способ оного, а кроме того, те чувства, что рождаются в душе… Словом, Ваше Превосходительство, позвольте ручку лобзднуть!
То ли я посвящен в тайные статьи торжественного договора, то ли мне открылись нехоженые тропы, пути решения, так открылись, что хочется сейчас же украсить голову войлочным колпаком, дабы держать мысль всегда теплой, сообразно требованиям времени.
Господи! Скажи, что я еще в состоянии сделать, кроме как сесть на каретную лошадь и скакать на ней до полуночи, размахивая каминными щипцами!
Открой мне, Господи, чем еще я могу поколебать происходящее, дабы сообщить ему ту малую толику рассудочности и человечности, что.
Вы не чувствуете глубокого отвращения? Нет? Не поднимается ли приливная волна, охватывающая внутренности? Нет ли приступа дурноты, от которой спасают только нюхательные соли второй половины? Не случается ли почесывания или болей вокруг анального отверстия?
Что ж, батенька, должен вам заметить, что вы полностью готовы к участию в голосовании.
Мысли мои вертелись вокруг звона колокольчика, а потом они стали вертеться вокруг гласа трубы перед лицом вставшей перед нами задачи воскрешения любезного Отечества. Как еще нам поднять его из руин, кроме как призвать к действию граждан с помощью этих традиционных звуков? Что еще может поколебать покой душевный, кроме милого уху малинового звона или пронзительного дыхания рожка?
– Мать моя на сносях! Оно! Оно!!! – воскликнул я, после того как меня посетила мысль.
Вот что мне пришло на ум: слабость всех математиков состоит в том, что они так усердно трудятся над доказательством своих положений и настолько при этом истощают свой разум, внешние и внутренние силы (здесь я имею в виду печень и кишечник, конечно же), что не способны потом ни на какое практически полезное применение доказанного.
Проще говоря, у нас прекрасные экономисты – все мудры, мудры, мудры необычайно, и говорят, и говорят, и говорят, и с каждым словом убеждают в своей правоте все глубже и глубже, а между тем экономика все равно – полное гумно.
Вы знаете, что надо сделать для сдерживания инфляции?
Уменьшить налоговое давление на бизнес? – Нет!
Уменьшить налог на прибыль? – Нет!
Уменьшить НДС – этот самый кошмарный для экономического развития налог? – Нет!
Снизить налоги для производителей социально значимых товаров? – Нет!
Развивать собственное производство, и в первую очередь продуктов питания? – Нет!
Малый бизнес? – Что «малый бизнес»?
Перейти наконец от болтовни к делу и освободить малый бизнес? – От чего?