Бортжурнал N 57-22-10
Шрифт:
— Они на выделенном, мы не знаем кода! — наконец сказал он.
— Ладно, — сказал командир, — сейчас речку пересечем, там уже не бомбят, там наши сейчас работают.
В эфире уже слышалась работа. Скороговорка сквозь треск:
— «Бригантина», я — «Сапсан»! Закрепился на бережке, сейчас пойду вперед потихоньку…
— «Сапсан», что ты там делаешь, блядь! Уходи оттуда нахуй! Сейчас вертушки подойдут, отработают по всему правому участку…
Шуршание, треск, щелчок:
— Ладно, сиди тихо, они чуть правее отработают…
Шуршание.
— «Воздух»,
Меланхолическое:
— А-э, понял тебя, "Сапсан"…Щас почистим, брат… А, вот, наблюдаю во дворике…р-работаю!
— Наше второе звено, — сказал Божко. — Интересно, где это они работают? Сейчас как выпрыгнем в самое пекло…
Но Герат они миновали благополучно. Перевалили хребет, прошли между кишлаками Гульдан и Шербанд, Ведущий сказал:
— Присядем на нашем посту, афганского наводчика возьмем — покажет дорогу.
Зашли на бугристую, похожую на вспаханный огород, площадку, отделенную от поста рядами колючей проволоки. Когда садились, солдаты за проволокой прыгали, размахивали руками, стреляли в воздух из автоматов.
— Ишь, как радуются, — сказал Божко. — Сразу видно — давненько своих не видели…
Когда колеса коснулись земли, командир, не сбрасывая газ, попросил борттехника:
— Спрыгни, потопчись, посмотри на рельеф, куда садится. Подозрительное поле…
Только борттехник собрался встать, в наушниках прозвучал голос ведущего, который уже сидел справа от поста, возле вкопанного танка:
— 851-й, вы на минном поле!
На слове «поле» вертолет уже висел в двадцати метрах над землей — командир так резко взял шаг, что машина прыгнула с места вертикально вверх, как весенняя фаланга.
— Так вот чего солдаты так суетились, — сказал Рэмбо. — Предупреждали, оказывается…
Летели дальше, к иранской границе.
— Уже два звонка сегодня, — мрачно сказал командир. — То бомбой свои сверху едва не прихлопнули, то снизу своими же минами чуть жопу не разорвало. Хорошо еще, на «десятке» летим, она счастливой считается…
— Почему? — спросил Рэмбо.
— Потому что на ее борттехника не действуют законы природы и армии. В эту машину даже в упор попасть не могут. Если кто ее и завалит, так это сам ее хозяин-раздолбай. Правда, Фрол? — и командир засмеялся.
Рэмбо сверился с картой — летели вдоль советской границы, километрах в пятидесяти. Столько же оставалось до Ирана. Вокруг было каменистое плато
— Направо не пойдем, там водка по талонам, — пошутил ведущий.
Шли прямо. Рэмбо, расстелив на коленях карту, отслеживал маршрут, ведя карандашом. Плато плавно снижалось. Борттехник, оглянувшись, увидел, что карандаш подползает к реке Герируд.
— Командир, приближаемся к реке, — сказал Рэмбо.
Командир молча
— Командир, пересекли речку! — угрожающе сказал Рэмбо и посмотрел на командира. Тот молчал.
— Мы — в И-ра-не! — выпучив глаза, сказал правак. — Справа — кишлак Хатай!
— Ты заткнешься, наконец! — не выдержал командир. — Не наше дело. Видишь, идет? Значит, так надо.
Ведущий вдруг вошел в левый разворот и пробормотал:
— Блуданули малость.
— Во-от! — торжествующе сказал Рэмбо. — А если бы их погранцы не спали? Международный скандал!
Вернулись, перескочили реку, пошли над широким пляжем между водой и скалистым обрывом высотой с девятиэтажку.
— 851-й, наблюдаешь вон там, на вершине "ласточкино гнездо"? — спросил ведущий. — Вроде бы прилетели… Сейчас влево, поднимемся через ущелье…
Несколько секунд летели молча. Ведущий вдруг сказал:
— Близко стреляешь, 851-й! Прямо возле меня положил.
— Я не стрелял, — удивленно сказал командир.
Все трое посмотрели вверх и вперед. На вершине обрыва, углом сворачивающего в ущелье, сверкал огонь и пыхали белые шарики дыма.
— Стреляют, командир! — возбужденно сказал Рэмбо, показывая пальцем.
— Да посадку обозначают, — сказал командир.
Тут же между ведущим и ведомым, чуть левее пары, вспух взрыв. Ведомый пронесся сквозь дым, песком хлестнуло по стеклам. Ведущий уже заворачивал влево, по восходящей втягиваясь в ущелье.
— Я же говорил — работают по нам! — заорал Рэмбо, передергивая затвор автомата.
— «Второй», осторожно, по нам работают! — доложил Божко. Но ведущий молчал — он уже скрылся за углом.
— Странно, откуда работают? — сказал командир, вертя головой. — Наверное, погранцы иранские опомнились.
— Да вон оттуда! — хором закричали борттехник и правак, тыча пальцами в "ласточкино гнездо".
— Да они посадку обозначают, мы же к ним прилетели, — сказал командир, влетая в ущелье.
Вертолет поднимался по крутой дуге, огибая широкий угол обрыва. По нему вверх зигзагом вилась тропинка, на которой замерла женщина с ведром воды — прижав его коленом к тропинке, она закрыла лицо локтем.
На вершине, одиноким ферзем стоял лысый бородатый мужик в черной накидке до пят. Он смотрел, как всплывает из ущелья советский вертолет.
— Орел! — сказал Божко, когда кабина сравнялась с бородатым, и приветливо помахал ему рукой в открытый блистер. — Салям, дорогой!
Борттехник, повернув голову, и наклоняясь вперед, смотрел на бородатого. Он увидел, как на полированной лысине сверкнуло солнце, как мужик откинул накидку, как поднял к плечу зеленую трубу с тяжелым коническим наконечником и навел ее прямо борттехнику в лоб…