Боруэлла
Шрифт:
— Нет! — панически выкрикнула я. — Не надо больше родственников! Хватит!
— Хех, — язвительно сказал Шурик, не отрываясь от пищи насущной.
— Вот именно! — подтвердила я.
— Да ты пойми… Родители сюда уже несколько раз звонили. А я — бабушка спит, бабушка пошла в магазин, бабушка просила не беспокоить… Надо же, чтобы она хоть раз оказалась дома! Ну Э-э-элечка! Ну пожа-а-алуйста! — мило улыбнувшись, протянула Аня. Вадик хихикнул, но, перехватив мой гневный взгляд, прикрыл рот ладошкой. Я поставила ноги на ширине плеч, руки на поясе, выражение лица неопределённое (видела в каком-то фильме про маньяков).
— Кто? —
— Ну ладно, Элька, Элька! — крикнула Аня, закрыв уши ладонями. — Выключи своё дурацкое эхо!
— Оно не дурацкое, — ласково сказала я. — Оно родное, удомашненное.
— Выключи! — завопила Аня.
Я пожала плечами и остановила звук.
— Здорово! — сказал немного ошалевший Вадик, продолжая отводить и прижимать ладони к ушам. А Аня сначала ничего не сказала — резко повернувшись, она пошла снимать совсем перепугавшегося Шурика с занавески. Потом Аня посмотрела на меня с тем же неопределённым выражением лица (тот фильм про маньяков мы смотрели вместе с Аней), и изрекла:
— Если и после этого ты не согласишься быть моей бабушкой, то… — и не договорила, а только громко засопела.
Это помогло мне понять всю серьёзность её намерений, и я спокойно согласилась:
— Да хоть внучкой.
Битый час Вадик и Аня пытались объяснить мне, какой у Аниной бабушки (которая почему-то была и бабушкой Вадика тоже) голос. Всё это очень походило на занятия по сольфеджио — я на разные лады распевала фразу «Внученька, иди кушать!». Уже через полчаса, несмотря на выходной день (в который, как известно, всё дозволено) в стенку стали стучать соседи. Через сорок пять минут соседи стали громко кричать: «Девочка, пожалуйста, не выводи бабушку! Иди поешь! Ты же видишь, как она для тебя старается!» Ну, они, конечно, не в точности так сказали, но общий смысл был примерно таким. На что я громко ответила Аниным голосом: «Не могу! Я тренирую силу воли! Бабушки!». Но потом мы решили пожалеть соседей и перешли на фразу «Выпьем с горя, где же вилка!».
Происходило это примерно так:
— Выпьем с горя, где же вилка! — говорила я.
— Не похоже, — возмущалась Аня.
— Слишком высоко, — поправлял меня Вадик.
— Угу, — подтверждал их слова Шурик.
— Выпьем с горя, где же вилка! — исправлялась я.
— Ну не басом же! — возмущалась Аня.
— И мягче, — поправлял меня Вадик.
— Угу, — подтверждал их слова Шурик.
— Выпьем с горя, где же вилка! — исправлялась я.
— Фальшивишь! — возмущалась Аня.
— Немного не так, но похоже, — поправлял меня Вадик.
— Угу, — подтверждал их слова Шурик.
— Выпьем с горя, где же вилка! — исправлялась я.
— Совсем не так! — возмущалась Аня.
— Совсем не так! — поправлял меня Вадик.
— Угу, — подтверждал их слова Шурик.
— Нет, не выпьем, где топор-р-р?! — кричала я.
Всё это продолжалось до тех пор, пока я невзначай не спросила:
— А телефон у этой вашей голосистой бабушки есть?
— Есть, а что? — заинтересованно спросила Аня.
Я выразительно на неё посмотрела. Очень выразительно. Сложно перечислить, сколько всего выражал мой детский ангельский лик. Аню аж перекосило.
— Точно! — подпрыгнул Вадик. — Ей же можно позвонить! Элька позвонит, заговорит Аниным голосом, и всё узнает! — в этот момент Вадик посмотрел на моё выразительное лицо, перестал подпрыгивать и сник. — Всё… Ну, голос её узнает… И будет знать… Всё. То есть голос. Да, Элька?
— Да! — сказала я в ярости слегка охрипшим голосом.
Аниной бабушке мы дозванивались в деревню:
— Алло! Алло, кто это?
— Алло, — сказала я Аниным голосом. — Это я, Аня, твоя любимая внучка.
Аня, стоявшая рядом, сильно ткнула меня локтём. За что? Вадик же хихикнул.
— Анюточка! — обрадовалась бабушка. — Золотце ты моё! Ой… А то я сегодня иду за хлебом, думаю, давно внученька моя не звонила. Жду уж тебя тут, жду… Вот молодец, что позвонила!
— Да, я золотце, — сказала я. — Спасибо, я узнала всё, что хотела. До свидания.
Только я собралась повесить трубку, как Аня с изменившимся лицом выхватила её у меня, показав кулак. За что?
Устав ждать, пока Аня наконец-то закончит уже пятнадцатиминутную беседу с бабушкой, мы с Вадиком ушлёпали на кухню.
Устав ждать, пока Аня наконец-то закончит получасовую беседу с бабушкой, и немного почистив холодильник от скоропортящихся (по моему мнению) продуктов, мы с Вадиком стали по очереди чесать Шурику за ушами. Шурик реагировал неадекватно, всё время повторяя: «Еды! Еды! Еды!». Это нам быстро надоело.
Устав ждать, пока Аня наконец-то закончит беседу с бабушкой, длящуюся уже целый академический час, я переоделась в свой зелёно-красный костюм, и мы с Вадиком выбрались из этого переговорного пункта на улицу. Аня нашего ухода даже не заметила. Наверное, они обсуждали что-то очень интересное. Конечно, я не понимаю, что в этом мире может быть интересней меня, но иногда встречаются такие непоследовательные и непредсказуемые люди!
— До сих пор говорит? — заинтересованно и уважительно спросил Вадик, оглянувшись на окно Аниной квартиры.
Я прислушалась. Аня, к моему удивлению, прекратила беседу и нашла себе другое, не менее увлекательное занятие. Она постоянно открывала и закрывала дверцу холодильника, громко при этом возмущаясь: «Йогурты все съели! Обжоры несчастные! И шоколадку! И замороженные фрукты! И куда в них столько влезло? Грабители! Шурик! А ты хоть куда смотрел?!»
«Еда, — протяжно отвечал Шурик. — Еда…»
— Говорит, — сказала я Вадику. — Нас с тобой хвалит.
— Ого, — сквозь улыбку сказал Вадик, приподняв брови.
— Ого… — задумчиво повторила я, почесав затылок.
— Еда, — где-то на восьмом этаже продолжал повторять Шурик.
35. Непредвиденный солнечный концерт
На улице солнце жарило вовсю и щекотало нос. Хорошенькая осень! Хоть листья местами начали желтеть, но мало ли какие сбои бывают. Конечно, вполне возможно, что после того, как я стала человеком, всё в мире изменилось. И теперь осенью будет лето, зимой будет лето, а весной и летом придётся улетать в тёплые края. На самолёте. И там, в тёплых краях температура будет подниматься до десяти градусов тепла. А то и до двенадцати. Вымрут наконец-то последние динозавры…