Боруэлла
Шрифт:
Это была настоящая психологическая атака. Учительница, зеркала, Вадик в последнем ряду, странные упражнения, и чешки, от которых постоянно доносилось:
— Швабра!
— Шпикачки!
— Шесть!
— Щука…
— Шаверма!
— Шиповник!
— Шпинат!
— Шоколад!
— Шахматы!
— Щебёнка…
— Шутка!
— Шорох!
— Школа!
— Штаны!
— Шелкопряд!
— Щербет…
Как в такой обстановке можно учиться? Но я мужественно терпела и продолжала заниматься. И только через пять минут я громко закричала:
— Хватит!
— Продолжаем, —
37. В бегах
По дороге домой Вадик постоянно скашивал на меня взгляд, многозначительно приподымал и опускал подбородок, таинственно улыбаясь при этом. «Ну как, понравилось? — как будто говорил он. — Правда же, здорово? Правда?» Я натянуто улыбалась, не прекращая ёрзать плечами. Подпрыгивала, пытаясь хоть как-то ослабить мучения. Норовилась достать затылком до лопаток. Я бы потянулась руками, но они были заняты. В одной я держала ладошку Вадика, а другую мою ладонь до боли сжимала Аня.
Она неслась вперёд, как полководец.
С таким полководцем мы не решались даже заговорить.
Попробуй заговорить, когда тот в ярости… Тут умолкали даже главы государств, к которым я себя в данной ситуации смело причисляла. Мы полушли-полубежали по улицам — я, корчась и подпрыгивая, а Вадик — плавно, спокойно. Ему, по-моему, было лучше всех.
Ещё бы, ведь на нём не было намордника, как на мне!
Правда, намордником это называть было бы неправильно. Это был… наспинник какой-то. Разницы немного — всё равно ведь свободы передвижения лишили. Эту штуку на меня надела Анжелика Павловна. Для осанки, как она сказала. А я, доверчивое, несмышлёное дитя, согласилась! Думала, это только на вторую половину занятий, когда Вадик обучал меня всяким поворотам. Но в конце занятий учительница подошла ко мне и сказала: «Ну вот, с месяц пояс поносишь, и станешь похожей на человека». Я собиралась тут же сказать ей, что она, похоже, сама этот пояс давно не надевала, но Анжелика Павловна похлопала меня по плечу, развернулась и пошла прочь.
И я бы её догнала, если бы перед нами не появилась Аня!
— Опять вы! — закричала тогда она. — Вы лишили меня всех радостей жизни! «Приди в дом, где творится искусство, по адресу такому-то и забери двоих»… Я-то думала… А тут… Никогда раньше такого не было!
— А как прошлом году… — нерешительно сказал Вадик. — «Снежный человек на площади. Найди, забери, обогрей». Когда я ещё в снегу извалялся и вымок потом, помнишь?
— Вперёд! — грозно сказала Аня. Схватила меня за руку, а я — Вадика, и вот — бежим до сих пор. Я даже этот намордник снять не успела. А он чешется, мешает, заставляет держать спину прямо, что детям вовсе не под силу! Это ущемление моих прав кривохождения! Уберите с меня эту штуковину! Я больше не могу!
«А ты терпи! — вдруг подумалось мне. — Кому нужны горбатые девочки?»
«Цирку! А ты кто?» — мысленно спросила я.
«Твоя последняя надежда на отсутствие сколиоза, — ответило мне что-то. — Поэтому терпи. Я буду тебя морально поддерживать. Временами».
Хороший поясок достался мне от учительницы по танцам! Мало того, что мучает, так ещё и телепатически общается. Этого ещё не хватало.
— Со мной пояс разговаривает, — шепнула на бегу я Вадику.
— Ух ты! — подпрыгнул Вадик на бегу, поэтому споткнулся, но равновесия не потерял.
«Передавай ему привет, — сказал пояс. — Если он меня еще помнит».
— Ты его помнишь? — спросила я, Вадик радостно кивнул. — Тогда привет.
— От пояса? — уточнил Вадик.
— Угу.
— Тогда и ему привет передай, пожалуйста. Я его очень хорошо помню, очень-очень… — Вадик немного скривился, но потом улыбнулся и виновато пожал плечами, быстро семеня за Аней.
«У нас были сложные отношения, — сказал пояс. — Он меня раз — за шкирку и в мусорку. Но ничего, это стандартное поведение у детей. Кто в мусорку, кто из балкона выбрасывает. Ничего удивительного. Дети перестали удивлять»…
— Я его раз… — смутился Вадик, пробегая мимо большой овчарки, спокойно провожавшей нас взглядом. — Взял и в мусорку кинул…
— Я знаю, — кивнула я. — Наверное, мне придётся придумать что-то более оригинальное.
«Но-но! — угрожающе сказал пояс. — Я же за здоровый мир без горбатых девочек. Это великая цель, между прочим».
«Велича-а-айшая», — недоверчиво сказала я.
Так в моей жизни появился пояс. Интересно, хоть на ночь его снимать можно?
«Главное, утром не забывать, — сказал пояс. — Кстати, я не всегда могу разговаривать. У меня есть часы вещания. Плавающие. Так что, когда разговор со мной будет недоступен, уж постарайся, веди себя хорошо. А пока я отключаюсь»…
«Веди там себя хорошо», — сказала ему я.
— Он отключился, — сообщила я Вадику. — Он включается только иногда. Как оказалось.
— Это хорошо, — сказал Вадик. — А то я уж подумал, что нам вдвоём и не поговорить теперь…
Выглядел Вадик каким-то насупленным и недовольным.
— Он весёлый? — задумчиво спросил Вадик, еле успевая за Аней.
— Ну, не веселей меня, — сказала я, и Вадик улыбнулся.
Наконец-то Аня остановилась. Мы по инерции попытались бежать дальше и чуть не опрокинулись на асфальт.
— Вы куда бежите? — спросила Аня.
— За тобой, — сказал Вадик.
— Так я стою сейчас.
— Значит, мы за тобой стоим, — сказала я.
Аня почесала переносицу и миролюбиво улыбнулась. Вадик быстро смекнул, что настал удобный момент — чтобы задать Ане очень интересовавший нас вопрос:
— А куда мы бежим?
— Да, — сказала я, пытаясь отдышаться. — Куда это ты нас тащишь?
Аня пожала плечами:
— Тихо-спокойно идём себе домой. А что? Выполняю вот… поручение.
— А может, мы ещё погуляем? — спросил Вадик. — Ведь всего шесть часов вечера. И тебе же только забрать нас надо было, а про отвести домой не говорилось ничего… Вот меня мама в такое время ещё ни под каким предлогом домой не пускает. Говорит, что я ещё положенного не выгулял. Эти… как их… нормочасы не выполнены.
Аня недоверчиво посмотрела на врунишку Вадика, насупила брови, и собралась сказать что-то опровергающе-безоговорочное. Но Вадик не выдержал и рассмеялся, как будто кто-то его начал усердно щекотать. Что такое нормочасы, я себе вполне представляла, поэтому добавила грозно, голосом среднестатистического директора: