Босс, который украл Рождество
Шрифт:
Мы двигаемся дальше, проходя мимо архитектурного сооружения в готическом стиле со шпилем, который поднимается в воздух футов на двадцать. Ник говорит, что это фонтан «Шенер Бруннен», построенный в четырнадцатом веке. Его украшают красочные фигуры, подсвечиваемые снизу, которые, по словам Ника, представляют собой либеральное искусство, а два медных кольца, помещенных в кованую ограду вокруг фонтана, принесут удачу, если их повращать.
Он непревзойденный гид.
И обладатель терпения, так как каждый раз, я останавливаюсь, чтобы все осмотреть. Здесь нет ничего слишком маленького или странного, чем бы я не заинтересовалась. На рынке так много всего, что у меня кружится голова
Еще он говорит мне, что Нюрнберг славится своими пряниками, которые называются: «Лебкухен», и пекут их уже сотни лет. Они бывают разных размеров и форм, и с разнообразными покрытиями. Я покупаю несколько для Джинджер. Я знаю, как это взволнует ее, потому что она будет пытаться восстановить рецепт.
– Если бы ты мог получить на Рождество все, что захочешь, чтобы ты попросил? – Спрашиваю я Ника, когда мы ждем, пока торговец упакует коллекцию пряников. Он молчит, поэтому я не уверена, что он услышал меня, и я поворачиваюсь к нему, вопросительно приподняв бровь.
– Ничего такого, что я мог бы получить, – отвечает он, не глядя на меня, кажется, ему неловко. Пока я пытаюсь расшифровать, что он имел в виду, Ник протягивает руку мимо меня, чтобы забрать у торговца пакет с пряниками.
– Я сама могу нести, – настаиваю я, пытаясь его отобрать. Наши пальцы соприкасаются, и этого короткого прикосновения достаточно, чтобы у меня опустился желудок, и перехватило дыхание.
Должно быть, это из-за рождественского рынка.
Это точно.
Меня заводят рождественские ярмарки. Что имеет смысл, потому что они бы завели любого. Бьюсь об заклад, рождаемость в Нюрнберге повышается в каждом сентябре. Они должно быть вместе с ароматом корицы накачивают воздух феромонами, чтобы заставить всех распылиться и напиться глинтвейна, тем самым обеспечить непрерывность местного населения.
– Ты скучаешь по Европе? – Меня охватывает внезапное любопытство, которое не имеет ничего общего с моим желанием, чтобы Ника переехали сани или племя эльфов-разбойников привязали его к столбу.
– Конечно, – отвечает он. – Но не так сильно, как я скучал по Рейнди-Фолс.
Мое сердце почти останавливается.
– Ты скучал по Рейнди-Фолс? То есть, ты всегда хотел вернуться?
– Я всегда возвращался. – Он как-то странно смотрит на меня. – Как можно было туда не вернуться?
– Верно, – соглашаюсь я.
У меня перехватило дыхание, оттого, что воздух между нами заряжен. Оттого, как его глаза смягчились, когда он сказал об этом. И потому что некоторые люди ушли так быстро, как только могли, и никогда не собирались возвращаться.
Клянусь, Ник смотрит на мои губы, но потом я моргаю, и уверена, что мне это показалось. Может быть, они потрескались? Я роюсь в сумочке в поисках гигиенической помады и провожу ею по губам, пока Ник смотрит на что-то за моим плечом.
– Пойдем, поедим. – Он поворачивает меня в сторону прилавка с едой. Воздух пропитан запахом копченых колбас, и у меня урчит в животе. Мы заказываем по традиционной Нюрнбергской колбасе, это блюдо представляет собой три маленьких колбаски, которые подаются в булочке. Затем мы берем напитки из другой палатки, которая выглядит как эквивалент рождественского бара: глинтвейн и шипучий гоголь-моголь наряду с множеством других напитков, названия которых я не могу расшифровать. Напитки подаются в керамических кружках, которые одновременно и очаровательны и экологичны. Еще их можно вернуть для повторной переработки
Думаю, мы все знаем, что я буду делать со своей кружкой.
Ник настаивает на том, чтобы я попробовала Глювейн, а потом смеется над тем, как я морщусь после первого глотка. Это, по сути, то же самое, что и глинтвейн: красное вино, подогретое со специями и сахаром, нотками корицы и гвоздики, и капелькой ванили. Он крепче, чем я ожидала, но скоро я привыкну.
Мы едим стоя за высоким круглым столом, окруженные людьми, которые делают тоже самое. Нас окружают семьи с детьми и компании молодежи. Похоже, что ярмарка является популярным местом, где местные жители могут встречаться с друзьями, ужиная и распивая напитки. Ник подтверждает это, и я удивлена, поскольку полагала, что ярмарка больше нацелена на туристов. И факт, что мы имеем опыт местных жителей, еще больше очаровывает меня.
– Нам в Рейнди-Фолс тоже нужен Рождественский рынок, – сообщаю я Нику. – Или, по крайней мере, мы должны украсить фасад кафе «Плюшевый Мишка», чтобы почтить это волшебство. – Я машу рукой перед собой, показывая на весь рынок, но нас перебивают прежде, чем Ник успевает ответить.
– Ник!
У нашего столика останавливается симпатичная брюнетка примерно нашего возраста, она обнимает Ника и целует в обе щеки, приветствуя его потоком слов, сказанных по-немецки.
– Джоанна. – Ник отвечает на приветствие с искренней улыбкой на лице. Он представляет меня и объясняет, что работал с Джоанной, когда жил в Нюрнберге.
Джоанна дружелюбно смотрит на меня и быстро обнимает в знак приветствия, спрашивая, нравится ли мне город. Я рассказываю ей мои впечатления, захлебываясь от очарования и волшебства города, и резко останавливаюсь, когда замечаю, что Ник смотрит на меня. Лицо Джоанны покрывает широкая и легкая улыбка, прежде чем она снова обращает свое внимание на Ника. Я слышу еще один шквал немецкого языка. Я не пропускаю легкий кивок ее головы в мою сторону и мерцание глаз Ника, когда он отвечает на все ее вопросы, качая головой. Джоанна переводит взгляд с меня на него и с печальной улыбкой объясняет нам по-английски, что ей нужно бежать, потому что ее ждет семья, она указывает на высокого мужчину и малыша в коляске в нескольких футах от нас.
– Auf wiedersehen^1 (прим. пер.: До свидания), – Ник возвращается к немецкому, чтобы попрощаться, они обмениваются короткими объятиями, и Джоанна исчезает в толпе.
Я делаю еще один глоток напитка, наблюдая за ним. У меня такое чувство, что они говорили обо мне, но это было что–то невинное. Или мне кажется?
– Что она сказала? Когда вы говорили на немецком? – Через мгновение спрашиваю я, любопытство берет верх. Думаю, то, о чем они разговаривали, было безобидным, и Ник мне расскажет. Ну, а если это было чем-то плохим, то он придумает что ответить и не задеть мои чувства.
Он долго изучает меня, и я уже не уверена, что он ответит на мой вопрос. Или он не хочет обсуждать со мной их разговор, и ему требуется время, чтобы придумать правдоподобную историю.
Во мне еще больше разгорается любопытство.
– Она спросила: спим ли мы, – наконец отвечает он, не прерывая зрительного контакта, он не смеется и даже не улыбается.
Я давлюсь своим глювейном.
– Что? – Я откашливаюсь, мое сердце колотится быстрее, чем у Рудольфа в канун Рождества. Я перевожу взгляд на стол. Затем смотрю на гирлянды. На высокий шпиль фонтана Шенер-Бруннен. Куда угодно, только не на Ника. – Ну да, конечно, – наконец выдавливаю я, заставляя себя встретиться с ним взглядом. – Ну и как на немецком произносится «нет»? – Спрашиваю я с широкой улыбкой, стараясь придать этому разговору легкость.