Босс скучает
Шрифт:
— Я люблю тебя… — несколько коротких нежных поцелуев в губы.
— Любую? — не могу удержаться я.
— Всю, — с большой серьёзностью отвечает он, а затем с особой бережностью заключает моё лицо в свои горячие ладони. — Я бы хотел сказать: начнём всё заново, но я не хочу забывать о нашем прошлом, даже о неприятных моментах. Об этом надо помнить, чтобы никогда их не повторять больше.
Я понимаю, что он хочет сказать. У меня на этот счёт есть и своё мнение. Хотела бы я выбросить что-то из
— У меня кое-что есть для тебя, — таинственно заключает Герман.
— Интересно, что же это, — в тон отвечаю я и чуть ли не разочарованно стону, когда он отстраняется, чтобы наклониться и поднять подарочный пакет, стоящий у наших ног.
— Подумал, что не будем нарушать принятых традиций.
Со смешком он достаёт какие-то смешные сандалии из дерева с двумя параллельными планками на подошве.
— Это?..
— Это называется гэта. Примеришь позже? Хотя, по-моему, с размером я не прогадал.
Ещё бы! Кажется, Герман столько раз покупал мне обувь, что с закрытыми глазами выберет нужный.
— Боже, а как на них передвигаться? — осматриваю странную конструкцию.
— Сейчас в отель приедем и покажешь.
В голосе Островского столько скрытого обещания, которое невозможно проигнорировать. Ничего не могу поделать, но румянец сам бросается на мои щёки. Чтобы скрыть смущение, задорно бросаю в ответ.
— А кимоно ты не захватил? И эти… как их там, спицы такие для причёски. Чтобы образ был законченным.
— Ммм… нет, но если надо, я сейчас всё быстро организую.
— Нисколько не сомневаюсь в твоих организаторских способностях, но, наверное, это всё же лишнее.
Герман собирает наши вещи, часть ставит поверх моего чемодана, часть закидывает себе на плечо, меня обнимает свободной рукой и ведёт к выходу, рассекая толпу суетящегося народа. Все заняты своими делами, спешат куда-то, бегают, беспокоятся, а я чувствую небывалый подъём и тёплые волны счастья, в которые ныряю с головой.
Кажется, у Германа схожие чувства, потому что именно их он и озвучивает.
— Боже… так странно, Варь… кажется, только с тобой я чувствую себя по-настоящему счастливым. Ни одно из моих достижений, ни одна из побед мне такой радости не приносили. Как ты.
Даже не знаю, что теперь дороже для меня «я тебя люблю» от Германа или это своеобразное признание. Или констатация факта, что я «у него под кожей». Также как и он у меня.
Раньше я боялась полётов. А теперь, рядом с Германом, чувствую себя окрылённой.
Я готова лететь вперёд.
Только бы он всегда держал меня за руку.
Эпилог
Восемь
— Мам, ну так что? Ты согласилась?
Мы сидим в гостиной нашего дома на Таврической и перебираем коробку с фотографиями. Да-да, они в коробке, потому что у меня никогда не хватает времени оформить всё в красивый семейный альбом. Обычно я по привычке выбираю самые удачные и отсылаю в печать, а дальше — они оседают вот в этой огромной картонке. До лучших времён, как я надеюсь.
Мы убирали новогоднюю мишуру в кладовку, наткнулись на фотографии и зависли, как всегда, за разглядыванием.
Сейчас Олежка достал снимок с самого дна. Там как раз расположились фото из нашей поездки в Рио, той самой, когда мы с Германом только познакомились. Чудесный вид с вершины на город и треугольники дельтапланов, кружащих над заливом. И разговор как-то сам собой скатился к моей аэрофобии. Пришлось, правда, объяснять шестилетнему ребёнку более подробно, что это такое.
— А ты как думаешь, я согласилась?
— Ну… мы же летаем на море… и ты не боишься, вроде… я думаю, что да, согласилась.
Я ерошу тёмные кудри сына, с любовью глядя в его зелёные глаза. Они не похожи ни на мои, ни на Германа, это ещё одна третья вариация красивого изумрудного цвета. А ещё мне нравится, что сын не уклоняется от моих ласк, хотя все говорили: вот подрастёт, будет бегать от тебя. Но Олежка не такой. Он даже не терпит. Просто он ласковый ребёнок, растущий в любви. Когда сын улыбается, на его щеках расцветают ямочки — совсем, как у отца.
— Правильно думаешь, родной, — подмигиваю и удивлённо округляю глаза. — Только я сама до сих пор в шоке, что согласилась.
Мой мальчишка хихикает, отдавая мне снимок.
Помню, что прежде чем я решилась, Герман долго уговаривал меня, таскал на эту гору ни один день. Это была тяжёлая кропотливая работа с его стороны, но она возымела результат. В моей памяти навсегда сохранилась та секунда — осознанный шаг в пропасть, и миг восторга от первого, пойманного крылом потока ветра. Собственно, было и не так уж страшно с таким инструктором как Герман, вот точно.
Если честно, я по жизни такая. Когда боюсь чего-то, мне надо дойти до последней степени отчаяния, чтобы страх преодолеть.
— О чём задумалась? — поцелуй в макушку от мужа возвращает меня в реальность.
Сын уже убежал к себе в комнату уложить книги и игрушки для поездки к бабушке на выходные, а я так и сижу с коробкой на коленях.
— О том, что надо найти время и, наконец, привести вещи в порядок.
Киваю на снимки.
— Свежо преданье, — хмыкает Герман.
— Нет-нет, в этот раз я решительно настроена.