Босс скучает
Шрифт:
Вспыхиваю моментально. В общем, это удивительно, что даже после, считай, восьми лет брака, мой муж порой вгоняет меня в краску, как невинную девочку. То своими откровенными словами, то двусмысленными комментариями.
— Островский, ты на что намекаешь? — подозрительно прищуриваюсь, хотя в словах мужа есть резон.
Если
— Я не намекаю, — разводит он руками, — думал, ты мне точно скажешь.
— Точно скажет только тест, — отрезаю я, а потом громко ахаю.
Потому что Герман без всякого предупреждения, мягким рывком притягивает меня к себе и целует так глубоко и нежно, что тело моментально откликается на его призыв.
Секунду спустя я оказываюсь подхваченной на руки.
— А ужин? — с некоторой растерянностью между поцелуями бормочу я.
Но муж уже выбрал свободную поверхность в комнате, куда и несёт меня.
— Позже, — отрезает Герман, начиная разматывать замысловатый поясок платья. — Нам же надо позаботиться, чтобы тест показал правильный результат?
Тест, конечно, показал бледную вторую полоску, но удостовериться всегда лучше у специалиста. Так что две недели спустя я у гинеколога, и Герман напросился со мной. Ждёт в машине, пока идёт приём.
Где-то с лета мы с Германом снова начали заговаривать о детях. Ещё до начала всех этих разговоров, я видела, что ему очень хочется ещё одного, да и мне, честно говоря, тоже. Никогда не понимала, когда женщины заявляют: мой просит ребёнка. Мне всегда такая формулировка казалась странной. До той поры, пока Герман не начал «просить». Ну, как, просить? Бросать иногда фразы, что вот здорово
Вот на этой волне мы всё чаще теряли бдительность. Как в ту неделю перед новым годом.
Счастливая выпархиваю из дверей клиники в первую январскую оттепель. Герман отрывается от машины и спешит мне на встречу.
— Да? — с надеждой спрашивает он, хотя мой сияющий вид, я так думаю, и есть самый лучший ответ.
— Да, — счастливо смеюсь я.
В бережных объятьях мужа тепло и радостно. Ловлю губами его горячие губы, поцелуями покрывающие моё лицо.
Когда мы слегка отстраняемся друг от друга, Герман расстёгивает пальто и опускает руку во внутренний карман.
— А я тут, пока ты была у врача, кое-что прикупил.
Редко вижу, когда Герман смущается, но сейчас, кажется, как раз тот самый момент.
Он берёт меня за руку, разворачивает ладонь кверху и ставит на неё белые вязаные пинетки.
— Самая лучшая обувь для моих девочек.
— Погоди, — смеюсь я, но воздух выходит из лёгких маленькими короткими рывками, потому что от вида детской, нет, младенческой обуви в больших мужских руках, в груди всё замирает, стискивается с многотонной силой. — Погоди… девочка или мальчик… это же ещё неизвестно.
— Очень хочу, чтобы была девочка, — отвечает Герман и с безграничным глубоким чувством во взгляде добавляет: — А ты, любимая, всегда даёшь мне то, чего я хочу.