Ботаники не сдаются
Шрифт:
— Да брось! Ты просто не знаешь, а я это вижу в своей семье! Я бы никогда не поверил в подобные глупости! Я знал много девчонок, но только от тебя у меня сносит крышу. — Я притягиваю ее к себе за тонкие запястья, поднимаю их вверх и шепчу у лица. — А я ведь даже не знаю, какая ты без одежды.
Ничего не могу с собой поделать, мне нравится ее дразнить. Умка вспыхивает спичкой, ахает и закрывает лицо руками.
— Воробышек, прекрати!
Теперь ей все равно, кто смотрит на нас, и я могу обнять
— А чего, Катя? Мы же не дети. Да, я все время думаю о тебе, физиологию не убить. О тебе, Умка, все остальные мне безразличны.
— Лучше бы не думал, Вань, — слышу неуверенно-горькое. — Боюсь, что я не смогу тебя ничем поразить.
— А вот это я сам решу, сможешь или нет.
— Вань, — она вновь смотрит на меня — то ли грустно, а то ли виновато. В сумерках вечера глаза блестят и точно не разобрать. — А если бы ты узнал, что на тебя поспорили?
— Поспорили? — я удивляюсь. — Как пари?
— Да. Что человек это сделал по глупости и теперь об этом страшно жалеет. Ты бы смог его простить? Человека?
Я напрягаюсь.
— Очкастик, ты меня пугаешь. Неужели кто-то посмел тебя…
— Нет, Ваня! Речь не обо мне.
— Какие-то странные у тебя сегодня вопросы. Это что, для какой-то научной статьи? — догадываюсь.
Она как-то дергано пожимает плечами, пробуя выдавить улыбку.
— Да, что-то типа того. Я хочу узнать, пожалуйста…
— Если для статьи, тогда перестань об этом думать. Нет, я бы не простил, — уверенно отвечаю.
— Но почему? Ведь человек, может, давно раскаялся?
— Может, — соглашаюсь. — Просто есть вещи, которые простить нельзя.
— 42 —
POV Катя
Нельзя, и он прав. Как можно простить подобную глупость? Как можно простить, что кто-то просто взял и стер ластиком твою индивидуальность, превратив в объект для самоутверждения. В реализацию чужих планов и принципов?
Противно и стыдно. А еще тошно, что я оказалась настолько упряма и слепа. Поддалась обиде, сосредоточив мир на кончике своего упрямо вздернутого носа. Ведь Иван и правда для меня был всего лишь объектом спора. Вызовом. Недосягаемым Ванькой Воробышком. Почти неодушевленным любимчиком факультета, в котором за привлекательной внешностью не стоило и искать что-то, похожее на желания или чувства. Из тех, кто окружен всеобщей любовью, как броней.
О чем я думала, когда решила во что бы то ни стало ее пробить?
О себе, вот о ком. Об обиженной девчонке, задетой грубыми насмешками и о своем раздутом эго, но точно не о Воробышке и не о том, что у него есть сердце.
Катя Уфимцева — заучка-ботанша, влюбленная в цифры и формулы. Кем я была для Ивана — одной из тысячи
И сама не заметила, как так вышло?
Господи, да я еще недавно не верила, что это возможно, но у Ваньки получилось меня убедить. Это я, я оказалась готова сомневаться, а ему на самом деле было плевать, что это не Катя из салона стоит перед ним, а я — Очкастик, в кедах, джинсах и с косой. Именно меня он целовал на холме. Именно меня, как сумасшедший, у себя дома. Именно меня щекотал на диване и обнимал, пытаясь раздеть. И ни разу не прятал взгляд.
А я все сомневалась. Искала причину и ответ. А вдруг играет? А вдруг и он поспорил? Измеряла долей вероятности его симпатию ко мне. Как же легко, оказывается, низко упав самому и другого подозревать в падении. Мерить по себе.
Противно и тошно от своего поступка, но брошенных слов не вернуть назад.
— Снежана? Можно тебя на минутку?
Я с утра сама не своя и после занятий поджидаю девушку на зеленой аллейке университетского парка. Она идет с подругой (той, у которой розовые пряди в светлых волосах) — красивая брюнетка в короткой юбке, и нехотя останавливается, заметив меня.
— Уфимцева? — удивленно переглядывается с блондинкой: ну да, последнее время я упорно их избегала. — Чего надо?
Грубо, но я решаю эту грубость проглотить. Поправив на спине рюкзак, подхожу ближе и останавливаюсь перед девушками.
— Нам надо поговорить, — сообщаю. — Я хочу, чтобы вы забыли о споре. Пожалуйста. Все это было ошибкой.
Им так не кажется, и я вижу это по лицам.
— С чего бы это? Ты что, внезапно поняла, что всегда была никому неинтересной ботаншей? Откуда вдруг такое озарение?
— Она поняла, что ей не выиграть, — хмыкает розоволосая. — Посмотри на нее, бедняжка бледная, как тень. Наверняка от страха сон потеряла. Снежанка, может, пожалеем мышь? — она смеется. — Хотя ты далеко зашла, Уфимцева! Кто бы мог подумать, что тебе так повезет с танцами!
Пусть смеются, сейчас мне на этот смех плевать.
— Я просто хочу все прекратить. Это глупо, девочки!
— Что именно? Быть выскочкой и подлизой? — усмехается брюнетка. Тонкие губы растягиваются, как у ехидны, и кому она может показаться красивой? — Так мы согласны — глупо.
— Я не подлиза.
— Ну-ну. Белоконеву с Крокотухой расскажи, они тебе точно поверят.
— Я…
— Вот только не надо нас посвящать в интимные подробности ваших отношений, Ка-атенька! А то стошнит еще!