Бой с невидимкой
Шрифт:
В доме было всего две комнаты – об этом бандиты знали. Оказавшись в доме, двое из них тотчас же ринулись во вторую комнату, а трое – остались в первой комнате.
– Всем лежать! – заорал Стась. – Никому не двигаться! Убьем! Свет! Где лампа? Лут, зажги свет!
Керосиновую лампу в полесской хате найти несложно – она всегда висит либо на стене, либо под потолком. В этой хате она висела на стене. Она даже не была полностью потушена – в ней тлел едва заметный синий огонек. Это было логично и понятно – в доме ночевали дети и старики. А они порой просыпаются по нескольку раз за ночь. И чтобы каждый раз не зажигать лампу заново, в ней оставляют на ночь гореть
Лут нащупал лампу, хмыкнул и добавил света. На постели была только женщина и двое детей. Забившись в угол, они испуганно смотрели на ворвавшихся в их дом людей. Стась стремительно огляделся – в комнате больше никого не было.
– Что в другой половине? – крикнул он.
– Здесь только дед с бабой, и больше никого! – ответили из другой комнаты.
– Где муж? – улыбаясь, спросил Стась у женщины, и эта его улыбка выглядела в полутьме особенно зловеще, будто бы Стась и вправду был не человеком, а некой ночной нежитью. – Я у тебя спрашиваю, красотуля! Где твой муж?
– А нет его! – дрожащим голосом ответила женщина. – В Березичах он… Там, наверно, и заночевал. Ага…
– А, сто чертей в печенку! – выругался Стась и стал лихорадочно размышлять. По всему выходило, что Евгена и впрямь нет сейчас дома. Потому что если бы он был – уж он бы дал о себе знать. Как-никак его семье угрожала опасность, а Евген – человек отчаянный и бесстрашный. И потому если он не дает о себе знать, то, стало быть, его и вправду нет сейчас дома.
– Когда будет? – отрывисто спросил Стась у женщины.
– Не знаю… – прижимая к себе детей, ответила женщина. – Должен был уже вернуться, но почему-то не вернулся.
– Вот зараза! – еще раз выругался Стась.
Коль женщина не соврала, то по всему выходило, что расправиться с Евгеном Снигуром на этот раз у бандитов не получится. Не ждать же его целый день до самого вечера! Любой хутор – место заметное, тут особо не укроешься. Обязательно кто-нибудь заметит и донесет! А донесет – тотчас же прибудут «ястребки» или милиция. Да если даже и не заметит, толку от этого все равно немного. Не заметят Стася и других бандитов, так обязательно обратят внимание на то, что вот-де, уже и день в разгаре, а на хуторе Евгена Снигура никто из людей не показывается, лишь голодная скотина надрывается криком… А, значит, там что-то случилось. Никто, конечно, на хутор в разведку не побежит – побоятся, но вот донести – донесут обязательно.
А из этого всего следовало лишь одно – из хутора надо уходить. Причем как можно скорее, пока не занялся рассвет. Но, конечно же, уходить не просто так, а с последствиями. И притом это должны быть такие последствия, чтобы Евгена Снигура скрутило от них буквально-таки в бараний рог! Чтобы он от этих последствий не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть, чтобы он так и оставался всю свою жизнь – сколько там еще ему отмерено, – так и маялся, скрученный от горя, от которого нет и не может быть избавления! И это, пожалуй, будет даже лучше, чем смерть самого Евгена Снигура! Мертвому-то что? Ему на этом свете уже ничего не надо! А вот когда ты живой… Вот и поживи, и помучься от невыносимого горя и от мысли, что уже ничего нельзя поправить! Это, пожалуй, будет пострашнее смерти.
– Так… – произнес Стась и с усмешкой посмотрел на женщину с детьми.
И было в этой усмешке нечто такое, что женщина мгновенно поняла, что сейчас произойдет. А поняв, она широко раскрыла глаза и еще крепче прижала к себе детей.
– Люди добрые!.. – прошептала она. – Не убивайте! Пощадите детей! И меня пощадите! В чем я перед вами виновата? В чем виноваты мои детки?
– А не надо было твоему мужу записываться в «ястребки»! – спокойным, почти безразличным тоном произнес Стась. – Да еще командиром!
– Так это ж он… – едва слышно прошептала женщина. – Это ж не дети…
– Вставай, – прежним тоном проговорил Стась. – И дети – тоже… Лут, помоги. И выводи их во двор.
Лут молча оскалился, подошел к постели и сорвал с женщины и детей рогожу, которой они укрывались. Женщина не хотела вставать: может, у нее не было на это сил, а может, она надеялась, что вот так, сидя в постели и прижимая к себе детей, она тем самым сохранит жизнь и себе, и детям. Лут схватил женщину за плечо и буквально вышвырнул ее с постели. Женщина упала на пол, Лут ее подхватил и поволок к выходу. Дети заголосили. Стась кивнул Гусаку, тот ухватил детей за рубашонки и, как щенят, также поволок их во двор. В это же самое время из другой комнаты Лут вывел старика и старуху.
Сжигать в доме женщину, детей и стариков Стась не хотел. Ему хотелось, чтобы их тела лежали на фоне пепелища, которое останется от хутора. Так будет поучительнее: и для самого Евгена Снигура, и для всех прочих, кто еще раздумывает над тем, податься ли в «ястребки» или каким-то другим способом помочь советской власти. Так будет страшнее…
Глава 2
Конечно же, жители соседних хуторов слышали выстрелы на хуторе, где жил Евген Снигур с семьей, и тем более видели пламя, взметнувшееся к предрассветному небу почти сразу же вслед за выстрелами. Вывод здесь мог быть лишь один – ночью на хутор пришли болотяныки. Никто из соседей, понятное дело, не побежал на помощь семье Снигуров, потому что – чем тут поможешь? И не поможешь, и сам угодишь под шальную бандитскую пулю.
Но как только миновала ночь, в Березичах, где находилась и милиция, и штаб «ястребков», и все прочие органы местной власти, все тотчас же узнали о случившейся ночью на хуторе беде. Мигом были подняты по тревоге все представители власти, да и простого народа на главной сельской площади собралось немало. Народ гомонил, шелестел, тревожно переговаривался, женщины причитали… «Снигур… Снигур… Снигур…» – только и слышно было в толпе.
Сам Евген Снигур прибыл чуть позже остальных. Люди, как только его увидели, тотчас умолкли, но Евген не обратил на это зловещее молчание никакого внимания. Стремительно поднявшись на крыльцо, он вбежал в помещение сельсовета. Здесь уже находился и местный участковый Павло Онысько, и все пятеро его подчиненных-милиционеров, и добрый десяток «ястребков», и председатель сельсовета Михайло Хижняк, и еще кто-то… Все шумели и галдели, кто-то кому-то что-то доказывал, кто-то с кем-то не соглашался… В общем, все вели себя так, как оно и бывает в случаях, когда страшная беда застала тебя врасплох. Но как только Евген появился в помещении, все разом умолкли и стали смотреть на Евгена. В этих взглядах было что-то такое, что мигом заставило Евгена побледнеть.
– Что? – хриплым голосом спросил он. – Что случилось? Что это вы все на меня уставились?
Первым опомнился участковый уполномоченный Павло Онысько. Страшно кривя лицо и стараясь не смотреть Евгену в глаза, он подошел к нему и сказал:
– Так ты, оказывается… тебя, значит, не было ночью на хуторе?
– Я ночевал в Березичах, – ответил Евген. – А что такое?
– Сегодня ночью… У тебя на хуторе…
– Что?! – повторил Евген вопрос и не расслышал своего голоса. – Что – у меня на хуторе?!