Боярин
Шрифт:
— Ты что, до сих пор не понял, что это мои люди подстроили так, чтобы ты дал слово отправиться в безрассудный набег? По глазам вижу, что не понял. Пожалуй, твой отец не даст большой выкуп за такого тупого барана.
Не стоило мне говорить последних слов. Ханский сын дернулся так, что чуть сам
— Аннан кит! — только и смог заорать я. Интересно, что это значит? Надо будет потом узнать у знатоков татарского. Если конечно это потом будет.
— Ты лжёшь, урус! В окружении отца не может быть твоих людей!
— Моих не может, — согласился я, — а вот человечек Светлейшего Князя присутствует.
— Кто он?
— Не знаю. Мое дело поймать тебя, что я и сделал. Но ты сам подумай, кто подбил тебя на эту самоубийственную авантюру?
Крымчак не ответил. Глаза его сузились, выдавая работу мысли.
— Ну что, — я похлопал его по щеке, — теперь еще сильнее захотелось вернуться домой?
— Говори, что хочешь, урус?
— Короче так…
— Дмитрий, скажи, пусть не тычет ружьем мне в спину. Я теперь не уйду от вас, даже если отпустишь, — крымчак зло сощурил глаза. — Не уйду, пока Светлейший князь не назовет имя собаки, которая завелась возле моего отца.
— Нешто сам не догадываешься?
— Догадываюсь. Но хочу, чтобы князь подтвердил.
— О чем он говорит? — удивляется Меньшиков.
Делаю Алексашке неопределенный знак рукой, мол, погоди, и говорю пленнику:
— Я тебе верю, Девлет. Но допускаю, что самые верные твои нукеры, убоявшись ханского гнева, могут следовать за нами, в надежде освободить своего господина. А пара нацеленных в твою спину ружьишек убережет их от опрометчивого шага.
Мы ехали всю ночь, желая как можно быстрее прибыть в ближайшую порубежную крепость. Погода резко потеплела. В воздухе висела сырая промозглая мга. Под копытами лошадей чавкал подтаявший снег.
Большинство освобожденных полонян дремали прямо в седлах. Лишь пятеро знакомых с воинским делом мужиков под командой гвардейского старшины вместе со стрельцом и братьями ямщиками не спускали глаз с крымского принца и связанного Евлампия Савина. Остальную банду я благодушно отдал крымчакам в качестве утешительного приза. Не знаю, какая участь их ждет, надеюсь достойная свершенных деяний. Евлампий бы мне тоже на фиг не нужен, но Алексашка захотел непременно доставить его пред княжьи очи.
Данила с Владимиром и в правду поверили, что если меня разозлить, то я в одиночку могу зашугать сотню-другую татей. Теперь они обращались ко мне подчеркнуто почтительно и величали либо по имени-отчеству, либо боярином.
А вот Алексашка с Савелием, уже однажды освобождавшиеся подобным образом из бандитского плена, отнеслись к произошедшему, как к должному, и даже спасибо не сказали. Обидно, слюшай, да!
Зато Алена на этот раз оказалась не в пример многословна. Она искренне меня благодарила, обзывала ангелом-хранителем, дважды вырвавшим ее из лап татей. Не, а чо, я такой! Когда хорошенькая девчонка смотрит на меня такими глазами… Да я, может быть даже и еще раз ее спас бы… Не дай Бог, конечно. Хоть Он, говорят, и любит троицу. Сейчас Алена Митрофановна едет среди баб, над коими взяла шефство.