Боярщина

Писемский Алексей Феофилактович

– Вам нечего меня опасаться, - сказал он тихо Мановской, проходя мимо ее.
– Здесь всем известно, что я влюблен в madame Маурову.

Молодая женщина взглянула на него и, кажется, поняла этот намек.

Эльчанинов подошел к вдове, которая на этот раз была одна и сидела опять в наугольной, задумчиво перебирая концы своего шарфа.

– Как я рад, - сказал он, усаживаясь около нее, - что, наконец, встретил вас без вашей гувернантки.

– Это что значит?
– спросила вдова, внимательно посмотрев на молодого человека.

– Это значит,

что я могу с вами, наконец, говорить откровенно.

– Право?.. А я не замечала в вас притворства. Напротив, вы слишком откровенны.

– А мой идеал?

– Что ж ваш идеал?

– Я изобрел его, чтобы скрыть настоящий.

– Или вы тогда хитрили или теперь хитрите, - сказала Клеопатра Николаевна, снова внимательно взглянув на молодого человека.

"Она умнее, нежели я полагал", - подумал про себя Эльчанинов.

– Позвольте мне с вами рядом сесть за столом, - сказал он вслух.

– Извольте.

Он поцеловал ее руку.

– Еще одна просьба!

– А именно?

– Чтобы не было около вас вашей спутницы.

– Это почему?

– Я ее терпеть не могу: она сплетница, и я должен буду невольно притворяться.

– За что же вы ее не любите? Вот что значит наружность! Ах, господа, господа мужчины!

– Прошу вас!

– Извольте! Впрочем, помните, это жертва!

– Merci, - сказал Эльчанинов и снова поцеловал руку Клеопатры Николаевны.

– Вы мне скажете ваш идеал, - сказала вдова, не отнимая руки.

– Скажу, - отвечал молодой человек с притворным смущением и сжал ей руку.

Они разошлись.

Через полчаса сели за стол. Эльчанинов был рядом с Клеопатрой Николаевной. Вдова была, говоря без преувеличения, примадонною всех съездов Боярщины. Она была исключительным предметом внимания и любезности со стороны мужчин, хоть сколь-нибудь претендующих еще на любезность. Причина этому, конечно, заключалась в независимости ее положения, в ее живом, развязном характере, а больше всего в кокетстве, к которому она чувствовала чрезмерную наклонность. В числе ее поклонников был, между прочим, и Задор-Мановский, суровый и мрачный Задор-Мановский, и надобно сказать, что до сего времени Клеопатра Николаевна предпочитала его прочим: она часто ездила с ним верхом, принимала его к себе во всякое время, а главное, терпеть не могла его жены, с которой она, несмотря на дружеское знакомство с мужем, почти не кланялась.

Судьба посадила Задор-Мановского напротив вдовы.

– Кто этот молодой человек?
– спросил он у своего соседа, указывая на Эльчанинова.

– Это сосед его превосходительства, недавно приехал, - отвечал тот.

– Где же он живет?

– В Коровине.

– В Коровине?.. Что же, он служил, что ли, где-нибудь?

– Бог его знает, неизвестно.

В это время Эльчанинов что-то с жаром начал говорить вдове. Она краснела несколько. Мановский стал прислушиваться, но - увы!
– Эльчанинов говорил по-французски. Задор начал кусать губы.

– Клеопатра Николаевна!
– сказал он, не вытерпев. Ответа

не было.

– Клеопатра Николаевна!
– повторил еще раз Мановский. Вдова взглянула на него.

– Когда же мы с вами поедем на охоту?
– спросил он.

– Я не буду больше ездить на охоту, - отвечала торопливо Клеопатра Николаевна.
– Ну, продолжайте, бога ради, продолжайте; это очень интересно, - прибавила она, обращаясь к Эльчанинову.

– Почему же вы не хотите ездить?
– спросил неотвязчиво Мановский.

– Ах, боже мой, почему? Потому что... не хочу.

– А вы ездите на охоту?.. Странное для дамы удовольствие, - заметил с усмешкой Эльчанинов.

– А почему оно страннее удовольствия - беседовать с вами?
– заметил дерзко Мановский.

Эльчанинов посмотрел на своего противника.

– А вам это, видно, очень неприятно?
– сказал он опять с усмешкой.

Мановский только взглянул на него своими выпуклыми серыми глазами.

– Неужели?
– подхватила с громким смехом вдова.
– Это очень лестно. Благодарю вас, m-r Эльчанинов, вы открываете мне глаза.

Эльчанинов многозначительно улыбнулся.

Мановский был совершенно уничтожен: его не только не предпочли, но еще и осмеяли.

Есть люди, в душе которых вы никакой любовью, никаким участием, никакой преданностью с вашей стороны не возбудите чувства дружбы, но с которыми довольно сказать два - три слова наперекор, для того, чтобы сделать их себе смертельными врагами. Таков был и Задор. Ревнивый по натуре, он тут же заподозрил вдову в двусмысленных отношениях с молодым человеком и дал себе слово - всеми силами мешать их любви. Таким образом, судьба как бы нарочно направила проницательный взор этого человека совершенно не в ту сторону, куда бы следовало.

– Кто это такой?
– спросил Эльчанинов Клеопатру Николаевну, - он, кажется, неравнодушен к вам.

– Не знаю, - отвечала она кокетливо и прибавила: - Это Задор-Мановский.

– Задор-Мановский, - повторил Эльчанинов.

Последнее известие его весьма обеспокоило.

В это время в залу вошел низенький, невзрачный человек, но с огромной, как обыкновенно бывает у карликов, головой. В одежде его видна была страшная борьба опрятности со временем, щегольства с бедностью. На плоском и широком лице его сияло удовольствие. Он быстро проходил залу, едва успевая поклониться некоторым из гостей. Хозяин смотрел, прищурившись, чтобы узнать, кто это был новоприезжий.

– Честь имею, ваше превосходительство, - начал бойко гость, поздравить с драгоценнейшей именинницей и позвольте узнать, как их здоровье?

– Благодарю, Иван Александрыч, благодарю! Пишет, что здорова, - отвечал с обязательной улыбкой Алексей Михайлыч, - прошу покорно садиться!.. Малый! Поставь прибор.

– Извините, ваше превосходительство, - продолжал Иван Александрыч, что не имел времени поутру засвидетельствовать моего поздравления: дядюшка изволили прибыть.

– Граф Юрий Петрович приехал!
– почти вскрикнул хозяин.