Боярская честь
Шрифт:
В следующем здании хранился хозяйственный инвентарь — вилы, грабли, лопаты, метлы, верёвки.
Третье здание оказалось конюшней. Заходить я не стал, а от двери посчитал — три лошади, как кстати и говорил кузнец. Чего заходить внутрь? Получить по лбу копытом?
А дальше меня ждал сюрприз. Когда я вышел из конюшни, недалеко за углом кто-то негромко кашлянул. Да я не один, оказывается… Мне повезло — невидимый мною человек выдал своё присутствие кашлем. Кто он такой и что делает ночью на заднем дворе монастыря?
Я стоял, слившись со стеной и затаив дыхание. Медленно подошёл
Монах стоял неподвижно. У него что, послушание такое — стоять ночью неподвижно? Тогда почему не в церкви, перед образами? В голове молнией сверкнула догадка — не охраняет ли он кого? А может, Иона и Трифон здесь? Надо узнать. Один ли монах здесь, или есть кто ещё? Убивать нельзя — да и оружия у меня нет, но оглушить вполне можно.
Я простоял за углом с полчаса и за это время не услышал ни разговора, ни чьих-нибудь шагов. Скорее всего, монах один. Надо решаться на что-то — не стоять же мне здесь всю ночь?
Я подобрал камешек, перекинул его через голову монаха. Камень легонько стукнулся о стену. Монах сразу повернулся, но подойти к стене не торопился. В один прыжок я вылетел из-за угла, прыгнул на монаха и сцепленными в замок руками ударил его в затылок. Удар был силён — даже кисти рук заныли, и монах свалился на землю. Я прислушался — монах дышал. Вот и славно — крови нет, через полчаса монах очнётся, поэтому действовать надо быстро.
Я обшарил монаха. На поясе его висела деревянная дубинка. Это лишнее; парень он крепкий, не приведи Господь — очухается раньше времени и огреет меня по голове. Поменяемся тогда местами — в отключке буду лежать я.
Я забрал дубинку себе, на поясе что-то звякнуло. Никак — ключи? Точно, целая связка. Я сорвал ключи с пояса, подошёл к двери, у которой только что стоял монах. Замок тут висел амбарный, здоровенный. Такой не сбить кувалдой. Да и зачем шуметь, когда ключи теперь есть? Второй ключ подошёл, смазанный замок мягко клацнул и открылся.
Я отворил дверь. Темно, но внутри точно есть кто-то живой. Тепло здесь и слышно чьё-то дыхание.
— Иона? Иона, ты здесь? — спросил я наугад.
В темноте заворочались. Хриплый голос ответил:
— Кто меня спрашивает? Дня не хватило?
— Я от отца Саввы из Спасо-Прилуцкого монастыря. Говори тише, не дай Бог — услышат.
Раздалось шуршание, к дверям подошёл монах в простой рясе, опоясанный верёвкой, босиком. Был он таким, каким его описал настоятель — высокий и худой, борода лопатой. Вглядевшись в меня, сказал:
— Не знаком мне твой лик. Зачем потревожил?
И тут его взгляд упал на лежащего без памяти монаха.
— У, оборотень! Предатель!
Он выбежал из двери, пару раз сильно пнул монаха.
— Ты чего, Иона?
— Так послушник это, который помог меня связать.
— Где навершие и риза?
— Где им быть — тут, в монастыре.
— Где точно — знаешь?
— Мне не докладывают. Думаю — у настоятеля.
— За что тебя сюда?
— Долгий рассказ, это монастырь иосифлян — ский.
— Покажи хоть приблизительно, где келья настоятеля?
— Если
— Я и не собираюсь. Надо только забрать у них то, что им не принадлежит. Сможешь через стену перелезть и меня подождать?
— Смогу. А этот? — он кивнул на лежащего.
Я подошёл к послушнику, снял с него пояс,
связал руки. Оторвал подол подрясника, затолкал в рот. Провёл рукой по правой щеке — есть рубец! Стало быть, послушник сдал Иону. Я уже хотел затащить Трифона на место Ионы в узилище, как передумал. Развязал руки, стащил с него подрясник, снова связал руки, оставив его только в исподнем, и волоком затащил в каменное узилище. Запер замок, ключи забросил на крышу. Потом натянул на себя подрясник — эх, клобук бы мне ещё на голову, да нету.
— Ты чего стоишь, монах? Лезь через стену и жди, как велено было.
— Чего делать хочешь? Может, и я сгожусь в помощь?
— Лезь, сам попробую сыскать пропажу. Если всё пойдет удачно, вскоре встретимся. Не вернусь до утра — возвращайся в Прилуки, расскажи настоятелю — кто предал и где ценности.
Я подсадил монаха на стену, сам же пошёл к кельям. Маскировка моя, конечно, лыком шита. Монахов и послушников в монастыре немного, все друг друга в лицо знают, но издалека или со спины не всякий угадает. Я сейчас хватался за любую соломинку.
Целы ли ещё и на месте ли риза и навершие, не отправились ли в Москву или другое какое место?
Слышал я краем уха о церковном расколе. «Яблоком раздора» было отношение к монастырским пахотным землям с жившими на них крестьянами. В те годы размеры угодий порой во много раз превышали разумно необходимые для жизни самой братии. Однако же с большим богатством связано немало искушений и опасностей.
Нил Сорский, посетив Афон, увидев мусульманский полумесяц на величественном когда-то храме святой Софии в Константинополе, пришёл к горькому осознанию причин падения Византии в 1453-м: таков печальный конец неправедных притязаний христиан на величие, богатство, мирскую власть. Вернувшись в Россию, он поддержал монашеское благочестие, названное «нестяжательством», проповедуя: «…стремление к приобретению сёл и стяжанию богатства — отступничество от заветов Христа».
Государь Василий Третий в 1511 году утвердил первоиерархом Варлаама. Был он из когорты нестяжателей, предлагавших государству церковные земли. Велик был искус у государя забрать богатые земли монастырей, да умён был государь. Забери земли — и что тогда? Зачем нищей и безземельной церкви поддерживать светскую власть? И к тому же у государя не останется рычагов давить на церковь. Оба — и Варлаам и Василий — вели жёсткую политическую игру.
Но была и третья сила — так называемые иосифляне, «стяжатели», внимавшие преподобному Иосифу Волоцкому, которые не хотели, чтобы земля — главная ценность и кормилица — перешла государству и отстаивали право монастырей владеть землями и крупной собственностью. При таких противоположных воззрениях конфликт двух церковных направлений был неизбежен и имел далеко идущие последствия для всей православной церкви.