Боярские дворы
Шрифт:
Подростком он удостоился в январе 1639 года особой, по царедворческим представлениям, чести быть среди тех, кто выносил из кремлевских хором в Архангельский собор тело умершего царевича Ивана, следующего, после предполагаемого наследника, сына царя Михаила Федоровича, дважды «дневал» и «ночевал» – находился на дежурстве у гроба. Спустя два месяца он также провожал тело младшего царевича, Василия Михайловича. При Алексее Михайловиче он стал одним из довереннейших лиц, стольником, в двадцать шесть лет – воеводой в Тобольске – должность, требовавшая в то время сочетания незаурядных военных и дипломатических способностей, если иметь в виду многочисленные воинственные народности Азии и Сибири. Тридцати лет В. Б. Шереметев удостоился сана боярина. Приглашая самых именитых особ потешиться вместе с ним медвежьей охотой – сходить на охоту с рогатиной,
В IX томе «Актов, относящихся к истории Южной и Западной России» 542-й столбец воспроизводит текст грамоты, направленной московским царем в год провозглашения воссоединения Украины с Россией Богдану Хмельницкому: «И буде тебе, гетману, ведомо учинитца, что Поляки учнут на которые наши царского величества Малые Руси городы приходить войною, и тебе про то ведомо чинить нашим царского величества боярину и воеводам, боярину и наместнику Белозерскому Василию Борисовичу Шереметеву с товарыщи, а нашего царского величества повеленье к нему боярину нашему и воеводам: как ты сам о помочи отпишешь, и им тебе помочь нашими царского величества ратными людьми чинить велено».
В. Б. Шереметев не только находил общий язык с независимым и властным Б. Хмельницким. Между ними возникает тесная дружба, благодаря которой они успешно прошли через многие ратные испытания, в том числе через тяжелейшую кровопролитную Дрожипольскую битву в январе 1655 года, когда пришлось столкнуться с намного превосходящим в численности противником.
Зато дальнейшая судьба В. Б. Шереметева складывалась на редкость неудачно. Дрожипольская битва вызывает недовольство и явное охлаждение со стороны Алексея Михайловича. В 1660 году, по словам Бантыш-Каменского, отзывающегося с большим уважением о Василии Борисовиче в своем «Словаре достопамятных людей земли Русской», Шереметев попал «с войсками в окружение под Чудновом. Боролся больше 8 недель, но, не имея помощи, принял условия мира и должен был отступить к Путивлю. До исполнения условий обязался он сам оставаться заложником, но оказался преданным и выданным крымскому царевичу Нурадину и пробыл у него 20 лет в тюрьме».
Освобождение В. Б. Шереметева произошло уже после смерти Алексея Михайловича, в 1680 году. Былой царский любимец не захотел вернуться ко двору, поселился в родовой вотчине – селе Чиркине Коломенского уезда, где был похоронен его отец, но прожил там всего около двух лет. В данной незадолго до смерти «устной памяти» от 21 апреля 1682 года он передал дочери Афимье приданое ее матери. Все остальные владения возвращались в шереметевскую семью в лице двоюродного племянника боярина, будущего знаменитого фельдмаршала петровских времен, Б. П. Шереметева. В материалах Патриаршего приказа, на 154-м листе 105-й книги, сохранилась запись, что «7190 (1682) года апреля в 25 день святейший патриарх ходил в Злотоустов монастырь на отпевание тела боярина Василия Борисовича Шереметева».
Итак, Ховрино возвращалось в третьяковский род, не отличавшийся особой знатностью. Среди первых его представителей, связанных с Ховрином, был дед трех сестер, Семен Фомин Третьяков, чье имя упоминается в документах 1585 года, упоминался также и их отец. 781-й лист 685-й Писцовой книги свидетельствует, что в 1623 году числилась «за стольником Василием Третьяковым старинная отца его вотчина пустошь, что была деревня Ховрина, на реке Лихоборке». Существовала здесь и заброшенная деревянная церковь Георгия «без пения». За вдовой В. С. Третьякова, Ульяной, церковная земля числилась на оброке за отсутствием церковнослужителей. События Смутного времени огнем и мечом прошли по былой деревне.
Со времени своей женитьбы на Прасковье Васильевне Третьяковой В. Б. Шереметев начал заниматься приведением Ховрина в порядок. Рядом со старой деревянной церковью появляется вторая, тоже деревянная, законченная, однако, только в 1674 году, когда сам боярин находился в крымской неволе. Переписная книга 1678 года свидетельствует о хорошем состоянии Ховрина. В нем числятся дворы вотчинников, конюшенный и скотный, одиннадцать крестьянских дворов с сорока тремя крестьянами и четыре бобыльских двора с тринадцатью душами. Если сам В. Б. Шереметев по возвращении из плена не имел уже ни времени, ни желания устраивать женину подмосковную, то сестры его жены, напротив, обосновываются здесь основательно.
После смерти последней из сестер Ховрино было «отписано
Но едва ли не самый большой интерес в ховринских документах этих лет представляет опись продуктов, хранившихся в погребах при поварне. «На погребице 3 кади меду, да две кади муки пшеничной за печатьми, соли 4 пуда, масло коровье гривенок с 30, котел медной ведер в 16, таган железной, да на полатях 7 четьи толокна, 16 четьи ржаной муки, 7 четьи круп овсяных, да соленых 74 полотка гусиных, да 60 полотков утиных, да русских сухих 149 кур, да старых провесных гусиных 28 полотков, говяжьих старых и новых 12 языков, 2 места говядины соленой; в погребе две бочки пива одна в 15 ведр, другая в 10 ведр да боченок меду». Остальное ховринское имущество состояло из коровьего денника, конюшни, конюшенной избы, скотного двора, пяти житниц с хлебом и двадцати восьми крестьянских дворов. Почти сразу после составления описи Ховрино указом Петра I было передано в том же 1700 году Ф. А. Головину.
О переходе Ховрина к Головиным сообщали не вызывающие никаких сомнений документы, однако точка зрения, установившаяся у прежних историков, была иной. Тот же А. Барсуков в третьем томе своего труда о Шереметевых допускал ошибку в происхождении Ховрина среди шереметевских владений. Из-за неправильного прочтения хранившегося в архиве С. Д. Шереметева под № 158 акта исследователь считал село приданым не жены, но матери В. Б. Шереметева и соответственно высказывал убеждение, что владелицей села должна была быть одна из Головиных. А. Барсуков не составлял исключения среди историков Москвы, считавших и само село, и его название связанными с фамилией Ховриных-Головиных. Разве не могла одна из Головиных принести село в приданое своему мужу Шереметеву или Третьякову? Тем неожиданнее появившееся в некоторых справочных изданиях последних лет утверждение, что известно Ховрино с XV века, а своим названием обязано некоему торговому гостю, сурожанину – выходцу из Крыма Г. С. Сафарину по прозвищу Ховра. Отсутствие документальных подтверждений этой версии заставляет обратиться к традиционному пути – идти от Головиных, тем более что ни в каких списках служилого дворянства, ни в боярских книгах крымского гостя и его потомков не было.
В документах, связанных с Москвой, предки Головиных появляются вскоре после Куликовской битвы. О выехавшем в последнем десятилетии XIV века на службу к московскому князю греке Степане Васильевиче ходили разные толки. Одни называли его князем, хотя наследники Ховры подобным титулом не пользовались. Для других он был владельцем Балаклавы и Мангупы. Но все сходились на том, что «нововыезжий» грек располагал очень значительными средствами, почему тут же и занял видное место при великом князе. Существовали разночтения и в отношении его прозвища: Ховра, Хомра, Комра. Первый вариант имел русский перевод: ховра – свинья, неряха, ховрить – грязнить, неряшничать. Родословная книга и вовсе утверждала прозвище за сыном Степана – Григорием. Григорий Степанович Ховра был известен тем, что построил в Симоновом монастыре каменную соборную церковь Успения, одну из самых больших в Москве после кремлевских соборов. Строительство закончилось в 1405 году, и с того же времени монастырь стал усыпальницей семьи.