«Боярское царство». Тайна смерти Петра II
Шрифт:
И главное — Елизавета шла по пути, проложенному её отцом, крепила отношения с Европой…
Помня о жестокостях Анны Иоанновны и о ссыльных в Сибири, Елизавета сразу подписала указ об их освобождении.
И вот — осенняя заволока опустилась на землю, точно огромная серая шаль накрыла Москву, не давая вскинуть головы. За окном стучали голые ветки, била по окнам снежная крупа, люди из дому носа не высовывали, а на смену гульбищам, гостеваниям с обильными яствами пришёл пост, дни смиренного покаяния и неторопливых чаепитий с баранками…
В глубокой грусти пребывала Наталья Борисовна:
В воротах послышался шум, а затем — звонкий грудной голос. Это, конечно, припожаловала Варвара, только она может в этакую погоду нежданно явиться. И — как всегда — с оглушающими петербургскими новостями:
— Подумай, что стряслось, Наталья! Вдругорядь — переворот. Немцы возле трона переругались!.. Государыня думала, раз у них «орднунг», так и у нас сделают они «орднунг», а что вышло? Миних против Бирона пошёл! Власть не поделили.
— Что сделалось, не пойму я тебя, Варя, — спокойно, даже равнодушно заметила Наталья.
— Да то, что Миних год назад уговорил Анну Леопольдовну взять власть… Ты знаешь, она добра и бесхарактерна, уговорить её — самую малость надобно. Уговорил Миних — и стала та правительницей… Взял восемьдесят гвардейцев, адъютанта своего Манштейна и посреди ночи нагрянул в Летний дворец, к Бирону. Руки шарфом ему связали и чуть не голого увезли на гауптвахту — вот каков молодец Миних!.. Бироншу какой-то солдат взял в охапку, понёс, а куда девать — не знает, и бросил на снег!.. А через два дня манифест от имени малолетнего императора: так, мол, и так, объявляю свою мать правительницей, Миниха — первым министром, а Головкина — вице-канцлером.
Наталье Борисовне вроде бы радоваться, но ей не по себе.
— А нынче, подумай-ка, Натальюшка, — опять переворот, только теперь императрицей будет красавица Елизавета! И велено тебе и мне явиться днями в Перово, на приём к императрице. Ой, батюшки, что-то будет? Отпустят меня, наконец, из фрейлин! Ну-ка, десять лет служила Анне да Биронам! И поженимся наконец мы с твоим братцем Петрушей!..
Раут у Елизаветы
Собрание вельмож, сановников и генералов, их важных жён, наряженных в заморские наряды, блеск эполет и золота, бриллиантовых серёжек и жемчугов. Всех затмевает, конечно, императрица. Платье из голубого муарового шёлка, французские кружева обнимают руки и плечи, волосы, белые, пышные — не надо парика, — спускаются длинными локонами. Лучезарно улыбаясь, подошла к Шереметевым:
— Каково здравие твоё, Пётр Борисович?.. Наталья Борисовна, любезная страдалица моя, каково поживаешь, что сыны твои?
Много можно бы рассказать про сыновей, только на светские вопросы всерьёз не отвечают.
— Благодарствую, ваше величество, — кланяется Наталья на модный французский манер.
— Будет, будет тебе церемонии разводить, — остановила её царица. — Я, чаю, ты уже позабыла этикеты дворцовые, а новые — где тебе знать? Не видала, не видала я тебя в Петербурге на балах — ну как, теперь авось в Москве развеселишься?..
Она стояла так близко, насколько позволял широкий кринолин. Перед Натальей были тёмные, с чуть припухшими веками
Елизавета во всём старалась походить на своего отца, она сама не чинясь подходила к гостям, расспрашивала со вниманием, однако делала всё это по-женски беспечно, уходила иной раз, не дослушав ответ. Как и отец, была весьма подвижна, быстро переходила из комнаты в комнату. В одной стояли столики с шашками и шахматами, в другой — и там было особенно людно — играли в карты, в том числе в новую игру — макау, даже детям выделено место в доме. А главная зала отдана столовой, и там уже накрывали столы. Императрица скрылась из глаз.
К Наташе подошла Черкасская и шёпотом проговорила:
— Прибыла наша гордячка… Екатерина Долгорукая, вернулась. Вон она! — Варя кивнула. — Никак жениха уже себе нашла. Кажись — Брюс.
— Что ты, Варварушка, да он же, наверно, совсем старик. Какой жених?.. Помнишь, как он гадал нам в Летнем саду? А ведь сбылись его гадания…
— Ха-ха-ха! — залилась Варвара. — Ты совсем отстала от столичной жизни. Яков Вилимович, должно, уж лет пять как помер. Ой! И такое про него говорили! — Варя перешла на шёпот. — Будто голова его исчезла после похорон!.. Нет, Наташа, старый Брюс ни при чём, но у него есть племянник, Александр его имя, красоты великой молодой человек… — Варя присела, помолчала. — Только знаешь что? Красота у него какая-то… зловещая, вроде как у Люцифера… Да и женат он, и знаешь на ком? На Анастасии Долгорукой, сродницей та приходится Катерине. Вот так.
В музыкальной зале группами стояли сиятельные господа, важные сановники, генералы, князья… И князь Голицын. В отличие от своих рослых темноголовых родственников, этот — маленького роста, с белыми волосами и за то носит прозвище Зайчик. Наталья Борисовна невольно услыхала разговор его — что-то о побочной дочери Петра I, но виду не подала. Собеседник его допытывался про подагру и колики в животе. Повернувшись, князь заметил Долгорукую и, изобразив на лице восторг, бросился со словами:
— Ах, сколь много благодарен я судьбе, что свела меня с вами. Вы же, так сказать, одна подобная среди нас… Расскажите про ссылку вашу…
Наталье приходилось играть некую экзотическую роль: ещё бы — была в крае вечной мерзлоты! Редко у кого хватало деликатности не спрашивать о пережитом, и она научилась отвечать немногословно, сдержанно. Так и теперь: слегка улыбнулась Зайчику и отделалась несколькими словами.
А сегодня Елизавета назначила аудиенцию сёстрам Долгоруким — Катерине и Елене.
Елена присела на кончик кресла. Катерина в нетерпении прохаживалась по комнате, оглядывая себя в зеркалах. Лицо её полно торжества, наряд великолепен. Наконец-то она сбросила крестьянские платья, мерзкое монастырское одеяние и вернулась к петербургской жизни!.. Возлюбленная австрийского посланника, невеста государя, дама сердца берёзовских рыцарей, почти монахиня, теперь она всякий вечер в новых гостях!
Вошла и Наталья Борисовна. Катерина понюхала табак, спрятала серебряную табакерку в бисерный кошелёк и, сверкнув огненно-чёрными глазами, заговорила: