«Боярское царство». Тайна смерти Петра II
Шрифт:
Если бы кирха дала полное успокоение! Нет, Яков Вилимович вернулся к себе в черноте ночи — и опять в свете свечи стал двигать свой синий шар…
Что там? И сразу опять явилось ему то странное видение: человек на корточках копает землю. Облака приоткрыли луну, его повелительницу, — и Брюсу совершенно ясно предстала могучая фигура копавшего на корточках что-то в мёрзлой земле. Меншиков?! Да кому же он роет могилу, несчастный страдалец? Уж не своей ли любимой дочери Марье?.. Но тёмное облако надвинулось —
Высоко взлетать — тяжело падать
Да, сцена, представшая нашему наблюдательному умнику, действительно случилась там, в Берёзове.
У Марьи был возлюбленный — Фёдор Долгорукий (и тут эта княжеская фамилия!). Его направили в Персию, а ехать туда — через Сибирь. Можно и по-другому, но он, узнав о месте ссылки Меншиковых, отправился в Тобольск.
Губернатором в Тобольске тогда был его дядя Михаил Долгорукий, и Фёдор уломал того отпустить его ненадолго в городок Берёзов повидаться с дорогим семейством — там милая его сердцу Марья!
Недолго пробыл в Берёзове Фёдор, но встреча была жаркая, со слезами смешанная.
Постелил отец на полатях и ушёл — он строил церковь.
Сам отслужил в недостроенном храме службу — и под тёмным небосводом благословил детей…
Марья, должно быть, шептала ночью слова, которые так долго копила для любимого, молила Бога, чтобы Фёдор подарил ей ребёночка, и стал бы тот ребёночек под чёрными небесами вместо солнышка. «Останься, Феденька, у тебя дядя губернатор, неужто не отпустит?» — «Милушка, дорогая, человек не волен в судьбе своей. Если бы можно — я бы всю жизнь тут с вами переносил долгую ночь», — отвечал он.
Конечно, Фёдор опоздал к сроку вернуться в Тобольск, дядя осердился на него и немедленно, дав пол-охраны, отправил в Персию.
Долго безутешной оставалась Марьюшка, и только мысль о ребёночке поддерживала её. Да и отец не давал расслабиться. «Работать, надо работать!» — говорил он, достраивая церковь. Вечерами они читали Библию, в иные дни Меншиков диктовал свой мемуар…
Марья говорила: «Погадать бы у кого…» Отец возмущался: «Брюса тут нету. А человек сам должон строить свою судьбу, а не гадать». И, набросив полушубок, сунув за пояс топор, уходил.
Каково далее сложилась судьба Фёдора — неизвестно, а Марьюшка… Выносила она под чёрным небом двух малюток. Отец ждал, радовался продолжению рода, да только что за жизнь новорожденным княжичам под этаким градусом северной широты?
Скончались малютки, не повидав белого света, а вслед за ними и сама Марья…
Вечная мерзлота! Так вот почему Меншиков чуть ли не зубами грыз мёрзлую землю — понял Брюс…
Сперва высоко взлетел светлейший князь — и упал хуже некуда.
Такое же (если не горше) падение ждало и князей Долгоруких. Их выслали из Москвы, и они, как Меншиков поначалу, утешались мыслью: пересидят в своём пензенском имении — и вернутся…
Но супруга Алексея Григорьевича
Княгиня Прасковья Долгорукая слёз не лила, детей и мужа утешала. К тому же была мастерица сказывать сказки, песни, былины — и при случае, когда собирались у костра, пела или рассказывала речитативом о старине. Известно: русская история держится на бабьих сказках да песнях.
— Вот прибудем мы в село своё Селище — и заживём тихо-спокойно, — говорила она. — Там — как в сказе: «На реке-окияне, на острове Буяне стоит бык печёный, в заду чеснок толчёный, — с одного боку-то режь, а с другого таскай да ешь!.» Встретят нас слуги дворовые, угостят чего душа пожелает, песни будут петь, пляски плясать…
— Матушка, что говорите? — усмехалась Катерина. — Сумнительно это.
— Не жались, Катеринушка, — отвечала мать. — Не лукавь. Будешь лукавить — так чёрт задавит.
Долгорукие, отъезжая от Москвы великим обозом, сперва выглядели как истинные князья: братья — в петровских париках, тёмных, старый князь — в седом парике, женщины в жемчугах, бархатных шубейках, отороченных мехом.
Катерина ехала в особой карете со служанкой, поглядывала на царский перстень, что у неё на пальце. Позади «невесты-государыни» была карета с молодожёнами, и если попадались Иван с Натальей в поле зрения Катерины на лице её являлась гримаса досады и пренебрежения, за которой она скрывала зависть к влюблённым голубкам.
Много было нелепостей, внезапностей в дороге — от неопытности и горячности Долгоруких. Реки тогда поднялись — весна! — и с трудом находили сухое место для ночлега. Добрались до Пензенской губернии, до княжеского села, думали, что тут конец пути. Однако солдаты не отставали, зорко глядели за ними. Прасковья Юрьевна пригорюнилась и пела теперь иное:
Поля там костьми посеяны, Кровями политы, Воды вознища, Весть подаваша, За Волгу, за железные врата, На дышащее море… На иные на городы, На сибирские украины…И добавляла: «Жди горя с моря, а беды от воды…»
Предчувствия княгини оправдались. В усадьбе к охранявшим их солдатам прибыли новые, с указом из Петербурга, от императрицы: ехать Долгоруким далее, в Сибирь, в городок Берёзов. Туда, где содержали Меншикова?..
Редко выпадает историкам такая удача: Наталья Борисовна Шереметева-Долгорукая оставила записки о том путешествии. Приведём несколько отрывков из её книги:
«Пресвятая владычица Богородица, не остави в страшный час смертный!..