Бойцовский Клуб
Шрифт:
Я беру канистру и, не сказав ни слова, ставлю ее на стол.
– Могу я сегодня остаться на ночь? – спрашивает Марла.
Я считаю в уме слоги: пять, семь и снова пять.
Улыбка змеи,
Тигра приветливый взгляд:
Ложь – источник зла.
Марла говорит:
– Что это ты такое варишь?
Я – Точка Кипения
Вали отсюда, просто вали и не задавай вопросов. Что тебе, мало того времени, которое ты у меня уже отняла?
Марла хватает меня за рукав и задерживается на секунду, чтобы поцеловать меня в щеку.
– Позвони мне, – просит она, – Пожалуйста, позвони, нам надо с тобой поговорить.
Я повторяю: да, да, да, да, да.
Как только Марла выходит из дома, Тайлер возвращается.
Словно по волшебству. Мои родители в совершенстве владели этим волшебством. Они упражнялись в нем пять долгих лет.
Я вытапливаю жир, а Тайлер тем временем освобождает место в холодильнике. Клубы пара заполняют все вокруг, и вода капает с потолка кухни. На задней стенке холодильника горит сорокаваттная лампочка. Свет ее с трудом пробивается через ряды пустых бутылок из-под кетчупа и банок с маринадом. Но и этого мне хватает, чтобы отчетливо рассмотреть профиль Тайлера.
Вытапливай и снимай слой. Вытапливай и снимай слой. Сливай жир в пустые картонки из-под молока со срезанным верхом.
Пододвинув стул к открытому холодильнику, Тайлер следит за тем, как застывает жир.
Я становлюсь на колени перед Тайлером рядом с холодильником, и Тайлер показывает мне линии у меня на ладонях. Линия жизни. Линия любви. Бугры Венеры, бугры Марса. Вокруг нас – холодный туман, наши лица освещены тусклым светом.
– Окажи мне еще одну услугу, – просит Тайлер.
Ты имеешь в виду Марлу, не так ли?
– Не смей мне даже говорить о ней. И не смей говорить с ней обо мне у меня за спиной. Обещаешь? – настаивает Тайлер.
Обещаю.
– Если ты упомянешь меня при ней, то больше никогда меня не увидишь.
Обещаю.
Обещаешь?
Обещаю.
Тайлер говорит:
– Запомни, ты пообещал мне это трижды.
Слой какой-то густой и прозрачной жидкости собирается на поверхности жира в холодильнике.
Жир, говорю я, разделяется.
– Все правильно, – замечает Тайлер. – Это глицерин. При производстве мыла его смешивают с твердым жиром. А мы его снимем.
Тайлер облизывает губы и кладет мою руку ладонью вниз к себе на колено, покрытое полой его халата из рифленой резины.
– Если смешать глицерин с азотной кислотой. получится нитроглицерин, – говорит Тайлер.
Я делаю глубокий вздох и повторяю слово «нитроглицерин».
Тайлер еще раз облизывает губы и влажным ртом прикладывается к тыльной стороне моей
– Если смешать нитроглицерин с натриевой селитрой и опилками, то получится динамит, – говорит Тайлер.
След его поцелуя влажно блестит на моей белой руке.
Динамит, повторяю я, и присаживаюсь на корточки.
Тайлер откручивает крышку на канистре со щелочью.
– Им можно взрывать мосты, – добавляет Тайлер.
– Если смешать нитроглицерин с парафином и дополнительным количеством азотной кислоты, то получится пластит, – говорит Тайлер. – Им можно взорвать даже небоскреб.
Тайлер наклоняет канистру со щелочью над влажным следом поцелуя на моей руке.
– Это химический ожог, – объясняет Тайлер. – Это больнее, чем все, что ты знал до сих пор. Больнее, чем тысяча сигарет одновременно.
Поцелуй блестит на моей руке.
– Шрам останется навсегда, – предупреждает Тайлер.
– Если у тебя будет достаточно мыла, ты сможешь взорвать весь земной шар, – говорит Тайлер. – А теперь помни, что ты мне обещал.
И Тайлер высыпает щелочь из канистры.
9
Слюна Тайлера была нужна по двум причинам. Во-первых, к влаге прилипали чешуйки щелочи, которые вызывали ожог. Во-вторых, ожог может произойти только тогда, когда мы имеем дело с раствором щелочи в воде. Или слюне.
– Это химический ожог, – говорит Тайлер. – Это больнее, чем все, что ты знал до сих пор.
Недаром щелочь используют для прочистки засорившейся канализации.
Закрой глаза.
Паста из щелочи и воды прожигает насквозь алюминиевую сковородку.
Водная щелочь без остатка растворяет деревянную ложку.
При смешивании с водой щелочь разогревается до двухсот градусов и именно при этой температуре начинает прожигать мои ткани. Тайлер прижимает мои пальцы к колену, не давая мне отдернуть руку, а второй ладонью упирается в ширинку моих перепачканных краской брюк, и говорит, что я должен запомнить этот момент навсегда, потому что это самый главный момент в моей жизни.
– Потому что все, что произошло до этого, стало историей, – говорит Тайлер, – а все, что произойдет после этого – историей станет.
Это – величайший момент нашей жизни.
Очертания щелочного ожога на моей руке в точности повторяют очертания губ Тайлера. Ощущение такое, словно на руке развели костер, или приложили раскаленное клеймо, которым клеймят животных, или положили на нее аварийный ядерный реактор. Но это не рука – это нечто, размытая картинка, висящая в конце долгого-долгого пути. Я пытаюсь о ней так думать.
Представьте, что костер горит где-то за линией горизонта. Как закат солнца.
– Не пытайся отвлечься от боли, – говорит Тайлер.