Бойня
Шрифт:
— Мейнард — член Жокейского клуба, — объяснил я Литси. — И теперь он довольно часто бывает распорядителем. Он был бы очень рад, если бы я лишился лицензии.
— А добиться этого нечестным путем он не может, потому что существует фильм, — задумчиво сказал Литси.
— Это ничья, — спокойно согласился я.
— Ну ладно, — сказал Литси, — а как насчет того, чтобы добиться ничьей с Анри Нантерром?
— Я про него слишком мало знаю, — возразил я. — Мейнарда-то я знаю с детства. А об оружии и о тех, кто им торгует, у меня нет никакой информации.
Литси задумчиво
— Полагаю, это можно уладить... — сказал он.
Глава 8
Днем я позвонил Уайкему. Голос у него был усталый. Этот день был сплошной вереницей сложностей и горестей, которые к тому же еще не кончились. Нанятый сторож сидел на кухне вместе со своим псом, пил чай и жаловался на холод. Уайкем боялся, что охранять он будет исключительно кухню.
— А что, в самом деле морозит? — спросил я. Это было бы неприятно: в мороз грунт делается твердым, скользким и опасным, и скачки обычно отменяются.
— Да нет, плюс два на улице.
Уайкем держали термометр на улице, над водопроводными кранами. В мороз он включал подогрев, чтобы вода не замерзала. За годы работы он успел оборудовать свою конюшню всяческими полезными приспособлениями, вроде инфракрасных ламп в денниках, чтобы лошади не мерзли и не простужались.
— Приходил полицейский, — сказал Уайкем. — Детектив. Он сказал, что, возможно, это подростки нашалили. Представляешь? Я сказал, что умело пристрелить двух лошадей — это не детская шалость. Но он ответил, что мальчишки способны на такое, что иной раз только диву даешься. Он, мол, видывал вещи и похуже. Например, пони, которым хулиганы выкалывали глаза.
П-психи ненормальные! Я сказал, что Котопакси не пони, что он был одним из фаворитов Большого национального, а констебль сказал, что... что очень жаль и он с-сочувствует владельцу...
— Но он обещал что-нибудь предпринять?
— Он обещал вернуться завтра и взять показания у конюхов, но вряд ли они что-то знают. Пит, который ухаживал за Котопакси, разрыдался. Все остальные были в возмущении. Для них это даже хуже, чем когда лошадь получает травму и ее приходится пристрелить...
— Это для всех хуже, — сказал я.
— Да, — вздохнул Уайкем. — А потом еще приехали живодеры и битый час вытаскивали их из денников... Я не мог на это смотреть. Я... я их так любил обеих...
Разумеется, для живодеров убитые лошади — всего-навсего падаль. Возможно, это самый разумный взгляд на вещи, не отягощенный излишними эмоциями, но для Уайкема, который любил лошадей, разговаривал с ними, строил планы, жил их жизнью, это было неприемлемо. Тренеры стиплеров обычно держат своих питомцев дольше, чем тренеры лошадей, участвующих в гладких скачках: не три-четыре года, а лет десять, а то и больше. И когда Уайкем говорил, что любит лошадь, это действительно было правдой.
Я подумал, что к Кинли он еще не успел так привязаться. Кинли был восходящей звездой, яркой и ослепительной. Кинли пока был новой игрушкой, а не старым другом.
— Берегите Кинли, — сказал я.
— Я его перевел. Он теперь в угловом деннике.
Угловые
— Замечательно! — с облегчением сказал я. — А теперь, что гам насчет завтрашних скачек?
— Завтрашних скачек?
— Ну да, в Пламптоне.
Уайкем некоторое время молчал, собираясь с мыслями. На крупные скачки в Пламптон он всегда посылал много лошадей, потому что это был один из ближайших ипподромов. Насколько я знал, завтра мне предстояло шесть заездов.
— У Дасти есть список, — сказал наконец Уайкем.
— Ладно.
— Управляйся с ними как сочтешь нужным. — Хорошо.
— Ну, спокойной ночи, Кит.
— Спокойной ночи, Уайкем.
Вешая трубку, я подумал, что он снова правильно назвал мое имя. Быть может, в Пламптон привезут тех лошадей, каких нужно.
На следующее утро я отправятся в Пламптон поездом. По мере того как увеличивалось расстояние, отделявшее меня от дома на Итон-сквер, я испытывал все большее облегчение. Несмотря на присутствие принцессы, Литси и Даниэль, вечер, проведенный в обществе Беатрис де Бреску, оказался сущей пыткой. Я очень рано извинился и отправился спать, сопровождаемый укоризненными взглядами остальных, но и во сне мне продолжал мерещиться настойчивый плаксивый голос тети Беатрис.
Утром, когда я уходил, Литси сказал, что после того, как Джон Гренди уйдет, он сам будет сидеть с Роланом. А принцесса и Даниэль должны были занимать Беатрис. Даниэль вечером работала у себя на телевидении, поэтому после половины шестого этот тяжкий труд целиком ложился на плечи принцессы.
Я пообещал вернуться из Пламптона как можно раньше, но обнаружил в раздевалке записку, которая давала мне повод не возвращаться. Честно говоря, я был этому очень рад. Записка была от директора ипподрома в Ньюбери, который просил меня убрать свою машину, потому что это место срочно нужно им для других целей.
Я позвонят на Итон-сквер. К телефону подошла Даниэль. Я объяснил насчет машины.
— Попрошу кого-нибудь подбросить меня из Пламптона в Ньюбери. А ночевать, пожалуй, поеду домой, в Ламборн. У меня завтра скачки в Девоне. Ты уж извинись за меня перед принцессой. Скажи, что я приеду завтра после скачек, если надо.
— Дезертир! — сказала Даниэль. — Голос у тебя подозрительно радостный.
— Но так же действительно ближе!
— Расскажи это своей бабушке!
— Ладно, ты там осторожнее, — сказал я.
Она немного помолчала, потом со вздохом ответила: «Ладно» и повесила трубку. Временами казалось, что между нами все идет по-прежнему, а потом раз! — и опять все не так. Я без особого энтузиазма отправился разыскивать Дасти. Дасти привез тех лошадей, каких надо, привез мне куртку нужного цвета и резко отрицательное мнение о детективе, который сдуру попытался допрашивать конюхов за работой. Дасти сказал, что все равно никто ничего не знает, а парни были готовы линчевать любого чужака, шатающегося возле конюшен.