Бойся Кошек
Шрифт:
В то же время Сидней отнюдь не считал себя их лютым врагом, а потому никогда в жизни даже пальцем не тронул бы ни одной из них. Вне зависимости от того, сколь сладок был его сон, потревоженный ранним утром вокальными упражнениями объятых любовной истомой усатых злодеев, ему и в голову не могла прийти мысль запустить в них чем-нибудь увесистым. Зрелище оголодавшего кота, оставленного на произвол судьбы уехавшим в отпуск хозяином, переполняло его сердце чувством обостренной жалости, в чем-то походившим на жгучую боль. Он с неизменной регулярностью делал взносы в фонд приюта для бездомных кошек. Таким образом, если давать характеристику его отношению к этим животным, то следовало бы признать, что оно отличалось крайней непоследовательностью
Возможно, подобная одержимость отчасти подпитывалась тем обстоятельством, что Сидней предпочитал вести во многом праздный образ жизни. Если бы его мозг был чаще занят какими-то неотложными делами, то со временем, скорее всего по достижению зрелого возраста, он смог бы преодолеть свою страсть. Однако положение состоятельного человека и унаследованная от предков неприязнь к любой физической работе, требующей приложения значительных усилий, а также пара-тройка увлекательных хобби, в мягкой и успокаивающей форме заполнявших его время, никак не позволяли ему окончательно избавиться от этих навязчивых фантазий. Между тем опыт учит нас, что те или иные причуды или капризы, если их определенным образом поощрять и поддерживать, со временем начинают навязывать хозяину собственную волю. Именно такая участь и постигла беднягу Сиднея.
В то время он занимался подбором материалов для своей книги, посвященной конкретному периоду жизни Древнего Египта, что предполагало довольно усердное изучение коллекций Британского и других музеев, равно как и поиск в букинистических магазинах редких книг по данной теме. Периодически освобождаясь от подобной деятельности, он возвращался к себе домой — в старинный особняк, который, как и большинство других обветшалых домов такого рода, являлся для соседей объектом многочисленных загадочных историй и пересудов. Например, считалось, что некогда — хотя при этом и не конкретизировалось, когда именно, — там произошла зловещая трагедия, и с тех пор в доме, естественно, поселились приведения, время от времени дающие о себе знать.
Среди местных распространителей слухов особенно почиталось туманное словечко «нечто», поскольку оно позволяло включать в себя бесчисленную массу неточных воспоминаний и туманных утверждений. Возможно, сам Сидней пребывал в полном неведении относительно того, какого рода слава закрепилась за его домом, поскольку обычно вел уединенный образ жизни и почти не контактировал с соседями. Но если даже эти россказни и достигали его ушей, то он все равно не подавал виду, либо и вправду относился к ним с полнейшим безразличием. Если не считать досадной истории с его антикошачьими настроениями, то в целом он отличался весьма уравновешенной психикой и едва ли оказался бы подверженным воздействию каких-то вымышленных или хотя бы недостаточно проверенных фактов.
С учетом всего этого тайна, окружавшая его безвременную кончину, вызвала крайнее изумление в кругу его друзей, а ужас, сопровождавший последние дни его жизни, получил лишь частичное освещение, да и то благодаря обнаруженному дневнику и другим бумагам, которые и послужили основой для этого рассказа. Многие обстоятельства продолжают оставаться весьма смутными и пока недоступными для сколько-нибудь убедительного прояснения, поскольку единственный человек, который мог бы пролить дополнительный свет на эту таинственную историю, увы, уже покинул нас, а потому в своем повествовании нам придется опираться лишь на весьма фрагментарные и, соответственно, неполные записи.
Создается впечатление, что за несколько месяцев до своей кончины Сидней сидел у себя в саду и что-то читал, когда его взгляд упал на небольшой ком земли, очевидно, оставленный садовником рядом с дорожкой. В общем-то, в нем не было ничего необычного, и все же этот комок земли странным образом привлек к себе его внимание. Он попытался было продолжить чтение, однако эта самая обычная кучка земли продолжала притягивать к себе его внимание. Мысли его то и дело возвращались к этому объекту, а взор то и дело соскальзывал на загадочный комок. Сидней был не из тех людей, кто с легкостью позволил бы мыслям рассеиваться подобным образом, а потому упорно продолжал попытки сосредоточиться на книге. Но это была уже настоящая борьба, и он в конце концов сдался. Он вновь поднял взгляд на ком земли — на сей раз с некоторым любопытством, — как на причину своей столь нелепой заинтересованности.
Вскоре он окончательно пришел к выводу, что причин интересоваться предметом вроде бы не было, однако тут же замер на месте, поняв, что таковые все же существуют. Дело в том, что земляной комок в точности воспроизводил очертания тела черной кошки, причем готовой в любой момент броситься на него! Сходство и в самом деле было поразительным, поскольку как раз в том месте, где у нормальной кошки должны были бы находиться глаза, в сгустке земляной массы желтели два небольших кусочка галечника.
В первое мгновение Сидней почувствовал такое же отвращение и страх, как если бы перед ним оказалась настоящая черная кошка, но затем резко поднялся — земляной ком сразу же утратил сходство с живым созданием кошачьей породы. Он снова сел и рассмеялся над абсурдностью посетившей его мысли, хотя в душе все же осталось какое-то ощущение беспокойства и смутного страха. В общем, ему все это явно не понравилось.
Где-то недели через две он рассматривал новые образцы египетского антиквариата, попавшие в руки знакомого лондонского специалиста. Большинство из них принадлежали к уже знакомым разновидностям и особого интереса у него не вызывали, хотя изредка попадались и весьма занятные образцы, которые он принялся изучать с большой тщательностью. Особо его заинтересовали дощечки из слоновой кости, на которых, как он рассчитывал, могли сохраниться слабые следы древней письменности. Если бы это оказалось так, то находка стала бы подлинным открытием, поскольку частные послания подобного рода всегда представляли собой большую редкость и могли пролить дополнительный свет на подробности личной жизни людей той эпохи, обычно не находившие отображения в клинописных надписях на каменных памятниках.
С головой окунувшись в это занятие, он испытал чувство неописуемого ужаса, которое стало медленно овладевать им, и он словно впал в состояние сна наяву, имевшего большое сходство с самым настоящим кошмаром. Ему вдруг почудилось, что он гладит громадную черную кошку, которая буквально на глазах увеличивалась в размерах, покуда не превратилась в настоящего исполина. Ее мягкий мех густой массой окутывал его пальцы, обвивая их подобно бессчетному числу шелковистых живых змеек, а кожа испытывала жгучую боль от огромного количества крошечных укусов ядовитых зубов. Поначалу зверь тихонько мурлыкал, но постепенно его урчание стало усиливаться, пока не переросло в грохот оглушительного водопада, затмившего собой все его остальные ощущения. У него было такое чувство, будто он погружается в пучину неотвратимой катастрофы, когда, собрав остатки сил, все же напрягся и вырвался из оков колдовского заклятья.
В то же мгновение он обнаружил, что его ладонь машинально поглаживает маленькую и пока еще не развернутую мумию какого-то животного, которое при ближайшем рассмотрении оказалось кошкой.
Следующий инцидент, о котором он посчитал необходимым сделать соответствующую запись, приключился несколько дней спустя. Поздно вечером он в привычной для себя манере улегся в постель и тут же крепко уснул. Где-то под утро Сидней увидел довольно тревожный сон, очень похожий на ночной кошмар, который обычно встречается в детском возрасте. Где-то далеко в небе внезапно стали увеличиваться две звезды; параллельно с этим усиливалось их сияние, и вскоре он заметил, что они с невероятной скоростью летят ему навстречу. Сидней понимал, что пройдет еще несколько мгновений и они поглотят, растворят его в море света и пламени.