Бойся Кошек

Стокер Брэм

— А то, что если его душа сейчас действительно с нами, в этой комнате, то мне этого вполне достаточно, вот и все, что я знаю.

— Ну, так что ж, пусть он объявится, как-то проявит себя. Пусть каким-то образом обнаружит разницу между собственной белибердой и чужой.

— Нет, Эдвард. Я уже сказала, что категорически против того, чтобы устраивать столь нелепые проверки. Хватит с него на сегодня испытаний. Сейчас я сделаю кое-что другое — я еще поиграю для него.

— Боюсь, это не очень-то потянет как доказательство.

— Сам увидишь. Могу пообещать тебе только одно: как только зазвучит его

собственная музыка, он просто окаменеет, замрет на месте и ни на миллиметр не пошевелится.

Луиза прошла к полке, где стояли альбомы с нотами, быстро пролистала один из них и выбрала очередную композицию — это оказалась соната си минор. Ей было интересно проверить собственную догадку, а потому она не намеревалась играть все произведение, однако как только из инструмента полились первые звуки, кошка действительно замерла на месте, чуть подрагивая от явного возбуждения, и у женщины не хватило смелости, чтобы остановиться. Сыграв всю сонату, она триумфально посмотрела на мужа и проговорила:

— Ну, как? Разве ты сможешь отрицать, что ей это действительно очень понравилось?

— Что ж, значит ей по нраву всякий шум, вот и все.

— Нет, — проговорила Луиза, подходя к кошке и беря ее на руки, — просто она очень любит музыку, правда ведь, дорогая? О, какая же она прелесть! И как жалко, что такое существо не умеет говорить. Ты только вообрази, дорогой, — в юные годы она встречала Бетховена, точнее, не она, а он, разумеется. Знавал Шуберта и Мендельсона, Шумана и Берлиоза, Грига, Делакруа, Энгра, Гейне, Бальзака. Да, и потом — ведь он был тестем самого Вагнера! Ты только представь себе — я держу на руках тестя Вагнера!

— Луиза, — прервал ее муж, выпрямляясь в кресле, — постарайся успокоиться и взять себя в руки. — Что-то в его голосе изменилось, он заговорил резче и громче.

Луиза метнула на него быстрый взгляд.

— Дорогой, неужели ты ревнуешь?

— Ну да, да, разумеется, я, конечно же, ревную, причем именно к этой драной кошке.

— Тогда не будь таким вредным и ехидным. А если тебе хочется вести себя именно так, то можешь уйти в сад или вообще оставить нас вдвоем. Это будет самое лучшее, правда ведь, дорогая? — это было обращено уже к кошке, которую женщина ласково гладила по голове. — Знаешь, давай попозже вечерком поиграем еще что-нибудь из твоих работ, а? Ну, конечно же, — произнесла она, чмокнув кошку в загривок, — мы с тобой сыграем Шопена. Слов не надо — я и так знаю, что ты без ума от Шопена. Ведь вы же были настоящими друзьями, разве не так? Если мне не изменяет память, именно в доме Шопена вы повстречали свою самую большую любовь. Мадам Икс. И у вас было от нее трое незаконнорожденных детей, так ведь? Ну, конечно же, это так, баловник вы эдакий, и не вздумайте это отрицать. Значит, решено — мы играем Шопена, — кивнула она, в очередной раз целуя кошку, — и, надеюсь, это навеет на вас новые приятные воспоминания.

— Луиза, это когда-нибудь прекратится?

— Ну, не надо быть таким строгим, Эдвард.

— Ты ведешь себя, как законченная дура. А потом, ты что, забыла, что на вечер мы приглашены к Вилли и Бетти?

— Ну, что ты, разве я могу пойти? Об этом теперь не может быть и речи.

Эдвард медленно поднялся из кресла, затем наклонился и напряженным движением загасил окурок в пепельнице.

—

Ну, признайся, — наконец, сказал он, — ты ведь и сама не веришь в… во всю эту чертовщину. Разве не так?

— Разумеется, верю. А ты в этом еще сомневаешься? И потом, это ведь накладывает на нас особую ответственность, ты не находишь? На нас обоих — в том числе и на тебя.

— Я уже высказал свое мнение, — решительно произнес он. — И думаю, что тебе в самый раз обратиться к врачу. Причем не откладывая.

Проговорив это, он порывисто повернулся и через веранду вышел в сад.

Луиза смотрела ему вслед, видя, как он направляется через лужайку к костру; дождавшись, когда он, наконец, скрылся из виду, она кинулась к входной двери, по-прежнему сжимая кошку в руках.

Через несколько минут она уже вела машину по направлению к городу.

Остановив машину рядом с городской библиотекой, она оставила кошку в салоне, заперла двери, быстро взбежала по ступеням и направилась к сводному каталогу. Все ее внимание было отдано двум наименованиям, двум словам — «перевоплощение» и «Лист».

«Перевоплощение» предложило ей книгу, которая называлась «Возвращение к земной жизни — как это происходит и почему». Автор — некий Ф. Мильтон-Виллис, опубликовано в 1921 году. В разделе «Лист» были обозначены две его биографии. Взяв все три книги, она села в машину и вернулась домой.

Там она прошла к дивану, уложила кошку на подушки и приготовилась к углубленному чтению. Начать она решила с неведомого ей Ф. Мильтона-Виллиса. Вид у книги был довольно неказистый — заляпанная какая-то и совсем тоненькая, но ее было приятно держать в руках, да и фамилия автора звучала весьма представительно.

Из книжки она узнала, что, согласно теории перевоплощения, души живых существ постепенно перевоплощаются во все более высокие формы организации жизни. «В частности, человек не может преобразиться в животное, равно как и взрослый мужчина не способен превратиться в маленького мальчика».

Она снова вчиталась в эту фразу. Но откуда ему это известно? Откуда такая уверенность? Ерунда! Но надо же, какая безаппеляционность! И все же она должна была признаться, что подобное заявление несколько охладило ее пыл.

«Центр сознания каждого живого существа, в частности человека, помимо плотного материального тела, окружен четырьмя другими телами, недоступными для обычного физического зрения, но вполне различимыми теми людьми, которые развили в себе особые способности по восприятию таких вещей…»

Это место она не поняла вовсе, но чтение не прекратила и, наконец, дошла до одного интересного пассажа, в котором говорилось, как долго должна находиться человеческая душа в отрыве от земли, чтобы затем вернуться и поселиться в каком-нибудь теле. Срок этот зависел от социальной принадлежности конкретного человека — здесь автор нанес Луизе безжалостный удар:

«Пьяницы и безработные — от сорока до пятидесяти лет. Неквалифицированные рабочие — от шестидесяти до ста. Квалифицированные рабочие — от ста до двухсот. Представители буржуазии — двести — триста. Представители высших классов промышленников — пятьсот. Представители высшего класса землевладельцев — шестьсот лет — тысяча. Находящиеся на пути к высшему просветлению — полторы — две тысячи лет.»