Бойся мяу
Шрифт:
– Кто забивает, тот на ворота, – напомнил Митя. – Вот эта ветка – перекладина, ясно?
– Да-да, кидай мяч.
Начали с пенальти. Первый удар у Женька вышел слабым, второй – мимо, пришлось бежать за мячом. Третий вообще в руки Коле. Тот перед этим пробил на силу, и мяч проскользнул между Митькиных кистей, которые, казалось, уже не выпустят его. Расстояние между деревьями было куда меньше, чем у дворовых ворот. К «девятке» и подпрыгивать не нужно. Стало даже немного обидно: получалось, будто бы забить можно, только если влупить по мячу со всего размаху. Так и вышло, когда Женя перестал выцеливать
Сменив Колю меж берез, он слегка растерялся – не такие и маленькие эти ворота. А когда Митька пробил – у самой штанги, на высоте колена, – вратарь-дебютант и не шелохнулся. Чем внезапно рассмешил пенальтистов.
– Ты его взглядом хотел остановить что ли? – посмеялся Колька, присаживаясь на траву, поскольку мяч улетел метров на пятьдесят. Ушастый хохотнул и потрусил за ним.
– Я здесь реально как на расстреле, – признался лишь Женька и поплелся от ворот.
– Это как с холодной водой в озере. Лучше сразу подставиться под удар, типа как нырнуть, и понять, что это несмертельно. Тогда и бояться нечего будет.
– Я не боюсь, – буркнул Женек.
– Ага.
– Просто реакция плохая.
– Ну да, но ты все равно попробуй.
Затем стали играть в одни ворота. Носились по площадке, поскальзываясь на траве и окрашиваясь ее соком, толкались, старались обыграть друг друга и прорваться к воротам. И обмануть уже вратаря: протолкнуть мяч мимо, закатить между ног или с воплем и смехом влететь вместе с ним за линию гола.
Дриблинг всегда виделся Жене какой-то магией. Этим и поразил однажды футбол, который ему, еще мальчишке, казался вроде скучной игрой по телику. Просто в одном матче кто-то вдруг обвел сразу двоих и улизнул, оставив в дураках, – красиво и удивительно, как фокус. И Женек влюбился, загорелся. И, что делало его по-настоящему счастливым, магией этой он обладал.
Хватало пары неуловимых движений, чтобы оказаться с мячом за спиной соперника. То была какая-то чуйка, инстинкт. Ноги вытворяли это сами. Но только если голова опустошалась, а сердцем качался покой. А так и случалось после первой же удачной обводки. Мяч признавал в нем достойного и становился верным орудием его магии. Может, получалось так не всегда, но, если выходило, то Женя готов был играть бесконечно. Все, что его занимало, это проскользнуть, проскочить, просочиться к воротам, дразня мячом, но не отдавая. И, конечно, он не мог не грезить о гремящих стадионах и исторических финалах.
Женек обводил Колю, убегал от Митьки. Раз, два – и проскакивал мимо, юркий, как олимпийский горнолыжник, быстрый, как шулер. И забивал, потому что не надо было лупить со всей силы. Поначалу ребята отнеслись к этим фокусам серьезно. Мол, ладно, сейчас как соберусь, как включусь на максимум, сразу остановлю этого «мистера крутого». Встречали с напряженными лицами, настырно дышали, пыхтели, выкидывали ноги, думая опередить, предугадать.
Раз-два у них получалось: Женя оставался без мяча, но уже в следующем раунде он вновь обыгрывал. И вроде все так же просто, ничего головокружительного. И тогда единственное, что им оставалось, это выкрикнуть в сердцах:
– Да как?! – и наконец расслабиться.
Первым рассмеялся Митя. Дернулся, было, отобрать мяч, Женек опять телепортировался ему за спину, но в этот раз тот не бросился вдогонку, а лишь хохотнул и закачал головой:
– Ну ты черт неуловимый!
Женя, закатив мяч в ворота, переводил дыхание. Улыбнулся и пожал плечами:
– Неспециально.
Кольку улыбнуться заставила, похоже, усталость. Он сильно старался и на старания, по большей части бесполезные, тратил слишком много сил. И вот, подступая к Женьку в очередной раз, Коля сменил вдруг серьезное лицо на беззаботно-смиренное, веснушки заискрились в капельках пота, разогнав весь мрак с лица. Он усмехнулся:
– Да, вратарь – это точно не для тебя. – Затем расставил руки и ноги: – Ну давай! Что еще выкинешь?
Женек не успел еще подумать, а ноги уже запустили мяч тому между ног. Тут же грянул взрыв хохота. Митька на воротах согнулся в смехе пополам. Женька оставил мяч и отбежал, хихикая, от беды подальше. А Коля, сжав кулаки, запрыгал на месте, злясь и посмеиваясь одновременно:
– Ну ты гавнюк! Ловкач, блин, мастер-фломастер!
На этом игра закончилась. Они повалились на затоптанную, уже не такую пышную и все же мягкую траву, потные, уставшие и перепачканные. Солнце смотрело искоса, словно из-за плеча, стараясь незаметно сбежать. Небо с другого края густело, точно цунами, от которого и спасалась оранжевая звезда. Задышала спокойно трава, залечивая раны, которые источали приятный аромат победы. Такой же запах был и у поражения, но сейчас Женя вдыхал именно победу. Он одолел страх, робость и поселившегося в нем малыша.
– Ты где так научился играть? – спросил Митя. Косые лучи били ему в затылок и подсвечивали и без того ярко-розовые уши.
– Да так, играем во дворе с пацанами. Почти каждый день.
– Везет, – как-то печально отозвался Коля.
Женька подумал не сразу, но, кажется, догадался: в деревне все игры только после работ и забот, не позавидуешь. Но тот вдруг оживился:
– Кто хочет чаю, руку вверх!
Ушастый тут же взметнул свою. Колька тоже. Женя покрутил головой и повторил за ними. Чая, в самом деле, хотелось.
– Тогда за мной! – скомандовала рыжая башка.
Они втягивали осторожно горячий смородиновый чай, поочередно шмыгая носами и в унисон поддувая губами в трубочку. Жевали пряники, кусали блины на кухне Колиного дома, за круглым с голубоватой скатертью столом, с чистыми руками и умытыми лицами. Тетя Шура, мать Коли, в первую очередь отправила их к рукомойнику. Во вторую расстелила эту самую скатерть, когда сын представил гостя:
– Это Женя. Перепелицин. Ну, ты знаешь, они выше живут, Сашка там маленький. Женя приехал из города на каникулы.
Она поспрашивала Женька, чей же он сынок из полдюжины наследников бабушки Марии, как поживает Лена, его мама, есть ли у него братья, сестры, нравится ли в деревне и как там в городе. Мол, старший, Денис, все собирается туда. Тетя Шура почему-то была совсем не похожа на своих сыновей. Низкая, худощавая, с тяжелыми, какими-то печальными бровями и единственной на бледной коже родинкой на нижнем веке. И, конечно, волосы – без намека на краски солнца. Пряди и плотный пучок, собранный на затылке, имели светло-коричневый оттенок дорожной пыли. Отчего тянуло даже встряхнуть ее.