Бойтесь данайцев, дары приносящих
Шрифт:
Когда Галя попыталась донести эту мысль до Провотворова – он ее чуть не ударил, ей-ей. Глаза сузил и прошипел: «Чтобы я от тебя больше подобных речей не слышал! Да я Сталину всем обязан, всем! И страна наша – тоже!»
Тело Сталина под конец работы двадцать второго съезда, в октябре шестьдесят первого, из мавзолея вынесли, за одну ночь перезахоронили в могиле у кремлевской стены, которую для верности залили (как шептались) бетоном. Из надписи ЛЕНИН-СТАЛИН на фасаде гробницы оставили одного «Ленина». По всей стране срочно переименовывали улицы, проспекты, поселки и города имени вождя, сносили и взрывали его
В последние дни съезда на публике появился Юра Первый, даже дал небольшое интервью газете «Труд» (газете профсоюзов, в отличие от более центральных собратьев «Правды» и «Известий», были позволены определенные вольности): отдыхал, дескать, на юге, подхватил падавшую дочку, а сам расшибся.
Всю неделю напролет Галя продолжала ездить в Подлипки на работу, с Юрочкой сидела няня. Квартира в Доме правительства – которая для большинства советского народонаселения была невозможной роскошью – угнетала ее. Непонятно, почему. То ли страшно неудобная казенная мебель черного цвета на нервы действовала, инвентарные бирки на каждом стуле. А может, аура у дома создалась нехорошая. Поговаривали, что в годы ежовщины здесь норма была: десять человек каждую ночь арестовывали.
Одна отрада: генерал стал меньше путешествовать и больше бывать дома. Незадолго до Нового, шестьдесят второго года, утром в воскресенье, он снова предложил им втроем прогуляться. Отправились на площадь Репина – бывшую (и будущую) Болотную.
Юрочка в свои почти два года стал настоящим неутомимым сорванцом-исследователем, покорителем пространств. Стоило спустить его с колясочки на детской площадке, начинал носиться, влезать на шведские стенки, скатываться с горы. Когда падал, не орал, не плакал, бодро вскакивал на ножонки и мчался дальше покорять мир. А Галя с генералом сидели на лавочке, глядели на него, мерзли и разговаривали.
– Все, Галина, – выдохнул Иван Петрович. – Пиши заявление.
– Какое еще заявление?
Первая мысль была: он ее подобным экстравагантным образом замуж зовет. Вторая: нет, он ей новую работу нашел. Оказалось, последняя мысль ближе к истине. Но не совсем.
– Президиум ЦК подписал решение о формировании женского отряда космонавтов. Организационная работа поручена, как я и хотел, ДОСААФу. Предпочтение будут отдавать парашютисткам. Поэтому заявление напишешь на имя своего начальника аэроклуба, я сам у него подпишу его и в центральный совет ДОСААФа передам. Пиши так: хочу, мол, принять участие в освоении новой техники. Про космос не упоминай, это секретная информация. Мои друзья – досаафовцы из мандатной комиссии – отберут тебя для проверки в госпитале. А дальше – как здоровье твое позволит. Может, и попадешь в отряд, а? В космос слетаешь?
– А сколько женщин планируют набрать?
– Шесть человек. Как и у мужиков, была первая шестерка.
– А потом?
– Потом подготовка. К осени шестьдесят второго – полет. Но ты медкомиссию сначала пройди. Тут я, знаешь, помочь тебе рад бы, да не смогу. Человека, не здорового
– У меня со здоровьем все прекрасно.
– Хорошо бы. Да только надо, чтобы ни по одному параметру отклонений не было. От глаз до вестибулярного аппарата все должно быть идеально.
– А медкомиссию где проходить?
– Положат тебя в Сокольники, в центральный авиационный госпиталь.
– Надолго?
– Если что-то неладно, отсеют быстро. А если все хорошо, то и месяц поваляться придется.
– Целый ме-есяц?! – протянула она, пораженная. – А как же Юрочка?
– А что Юрочка? – не понял генерал. – Будет с Василисой пока. Он ведь сидит с ней, когда ты на работе. А хочешь, в круглосуточный садик я его устрою.
– Нет! – вскричала Галя. – Как ты можешь?! В садик?! Ну, да что тебе – не твой ведь сын.
Провотворов в ответ на этот выпад промолчал. А у Гали – предательница она, конечно, никакая не мать, хуже мачехи – главная мысль все-таки не о Юрочке была. Наоборот, при упоминании о женском отряде в сладком предвкушении заныло сердце. И так захотелось чего-то нового! Не ездить изо дня в день в контору. И не просиживать дни за английскими техническими статьями. И не варить Юрочке кашу. Нет, она не мечтала о всемирной славе, которая обрушилась на Юру Самого Первого и Геру Второго. Но – осваивать новую технику. Учиться. И, главное, прыгать и прыгать – вот чего бы ей хотелось.
В песочнице, где ковырялся в снегу Юрочка, тем временем разворачивалась драма. Подоспевший откуда-то четырехлетний великан вырвал у малыша из рук лопатку и решил ретироваться. Сын не смирился с потерей и бесстрашно кинулся на обидчика. Дернул лопатку назад. Тот оттолкнул малыша – Юрочка сел на попу, но не заорал, а вскочил и вновь бросился на агрессора. Нянька, гулявшая с захватчиком, кинулась устанавливать порядок. Поднялся со скамейки и отправился туда генерал – возможно, избегая разговора с Галей, который принимал неожиданно неприятный оборот.
Взрослые в итоге развели драчунов, и тут Галя услышала, как нянька говорит своему мальчугану: «Ну-ка, немедленно отдай лопатку дедушке», – имея в виду Ивана Петровича. Иноземцева заметила, что генерала аж перекорежила подобная аттестация, и подумала: «Да ведь он и впрямь – дедушка. За пятьдесят человеку. Полголовы седые. Как я дальше буду с ним? Как у нас все выйдет?»
Однако Провотворова, вернувшегося к ней, Галя погладила по суконному плечу и сказала: «Да, спасибо тебе, мой родной, я напишу заявление. Я действительно очень хочу осваивать новую технику. И в космос хочу».
Полигон Тюратам (космодром Байконур).
Владик
В ноябре шестьдесят первого на полигон с инспекцией прибыл сам министр обороны, маршал Советского Союза Родион Малиновский. Разумеется, хозяева-военные перед визитом стояли на ушах: мыли все, что моется, красили все, что красится, и убирали с глаз долой все, что может ненароком вызвать раздражение высочайшего чина. В том числе прикомандированным гражданским строго-настрого было велено не маячить: находиться или на рабочем месте, где вид иметь лихой и придурковатый, или безвылазно сидеть в комнате общаги.