Боже, спаси русских!
Шрифт:
Может быть, в посещении храма и исполнении обрядов? Да нет, 46 % россиян вообще не посещают храм, а 77 % заявляют о себе, что никогда не молятся. Итак, часть православного населения вообще не ходит в церковь, а еще одна немалая часть ходит туда, но не молится. Зачем же тогда ходит – из любопытства, что ли? Поистине русская душа – это загадка!
Может быть, русские связывают православие с благотворительностью? И снова нет. Подавляющее большинство опрошенных честно заверяет, что не участвует ни в какой благотворительной деятельности.
Зато большинство россиян верят в приметы. И еще в то, что амулеты приносят удачу, а звезды определяют судьбу человека. Вот такая русская душа, такое православие: в вечную жизнь не верят, в рай и ад не верят, зато в черную кошку и разбитое зеркало – да!
Впрочем, кажется, легко определить, по какому признаку 60 % населения горделиво именуют себя православными: они едят на Пасху куличи. А на Масленицу – блины. Хотя Масленица, между прочим, чистой воды язычество.
Из одного научного исследования в другое кочуют горделивые цифры: вот, мол, сейчас 30 % молодежи называют себя верующими – в сравнении с 2 % в 1981 году. Не спешите радоваться. Спросите сначала этих юношей и девушек, в чем, по их мнению, заключается вера. Узнаете много интересного. Социологи предостерегают нас от эйфории, объясняя, что «самоопределение россиян связано с символической демонстрацией принадлежности к вере, а не с делами».
Власти не желают быть в стороне от религиозных вопросов. К примеру, по распоряжению
Как же школьники и их родители отреагировали? Вот как: в Пензенской области на курс «Основы светской этики» записались 62 % детей, остальные предпочли «Основы мировых религиозных культур». В Вологодской области за курс светской этики высказались 58,2 % родителей, а за общемировую религиозную культуру – 17 %. В Удмуртии цифры похожие: 53 % – «Основы светской этики», «Основы мировых религиозных культур» – 27,7 %. И так далее! По мнению журналистов, эти цифры говорят о многом. Похоже, родители уважают свободу совести своих детишек.
Немалое количество людей, посещая церковь, отдают дань моде, или хотят прикоснуться к истории, традиции, истокам, или просто думают, что «так надо», идут «на всякий случай».
Историк культуры Виктор Живов видит сегодняшние отношения церкви и светской власти так: государство «отчасти озабочено проблемой низкого нравственного уровня населения». Оно хочет возложить ответственность за эту проблему на церковь: «Мол, она попроповедует, поговорит – и люди станут меньше убивать, меньше воровать. Что не очевидно, потому что так всегда было: люди ходят в церковь, а потом возьмут да и кого-нибудь убьют. Так что это немножко наивные надежды». А церковь не отказывается, «говорит: да, да, да, мы сейчас население поучим. И учит». Только нам почему-то гораздо легче усвоить ритуалы и обычаи, чем моральные правила...
Отношение к религии – один из русских парадоксов, по мнению Живова: «Считается, что при советской власти народу не давали приобщиться к православию. Но я припоминаю статистику – сколько церковные типографии печатали в год венчиков. Знаете, что такое венчик? Это то, что покойнику кладут на лоб. Их печаталось какое-то неимоверное количество. Казалось, что все, кто умирает в этом самом Советском Союзе, получают церковное отпевание и венчик на лоб. А насколько они были при этом верующие, пойди разберись». А ведь для этого не нужно быть верующим. Просто русский человек любит соблюдать все возможные ритуалы – на всякий случай.
«Есть новые исследования, которые показывают: когда у человека спрашивают, что такое Троица, он отвечает нечто чудовищное – например, Христос, Богородица и святитель Николай. То есть он просто ну совсем-совсем ничего не знает», – грустно заключает ученый. Добавим от себя: лучше уж не спрашивать.
Много недугов у современной духовной жизни. Невежество народное, языческое мироощущение, суеверие, интерес к гороскопам и колдунам – лишь часть их. Другие формулирует историк религии Александр Панченко: «Наше общество подвержено различным формам социальной паранойи, выражающейся в ксенофобии, радикальной эсхатологии, гипертрофированном консерватизме и мании национального величия». И проявляются все эти беды как в религиозной идеологии многих наших прихожан, так и в массовой православной литературе. Православные священники очень нервно, пугливо относятся к возможности любой дискуссии о вере. Какие тут дискуссии, если нужно только послушание. Если любые сомнения воспринимаются как грех...
Иностранцы (особенно те, кто внимательно присматривается к русским) сегодня тоже не очень-то верят в их религиозность. Приведем одно из наиболее типичных мнений: «Большинство русских – настоящие безбожники, потому что сомнение в вере у них сильнее самой веры. Они вечно сомневаются во всем, даже в Боге». Главное, подчеркивают европейцы, русские не очень-то полагаются на Бога: «Они, с одной стороны, просят у Бога то же самое, что просит и западный человек, но они тут же выражают крайний пессимизм, сравнимый с самой грязной атеистической поговоркой "На Бога надейся, а сам не плошай"».
Тут трудно согласиться с иноземцами. Ничего грязного и даже атеистического в этой поговорке нет. Ее можно толковать в том смысле, что Бог будет милостив, если ты сам не будешь «плошать», если сам предпримешь какие-нибудь усилия. Это бы еще ничего. Однако русский человек часто исповедует крайний фатализм, избавляющий его от необходимости прилагать какие-либо усилия.
Распространена критика русского фатализма и язычества. «У русских Бог – лишь один из добрых покровителей. У Него просят, но не очень надеются, что Он им что-то даст. У русских понятие "судьба" главнее самого Бога. Вот именно судьбой прописано все, что человеку встретится в жизни, а Бог, извините за вольность, для них, русских, вроде бесплатного регулировщика: чтобы вовремя подсказал, где надо свернуть».
Иностранцы желают русским прийти к настоящей вере и считают, что покуда они находятся «в самом начале пути и пока больше верят языческим причинам бытия (куда и попадает русская душа)».
И нечего здесь возразить, и все же хочется сказать: откуда нам знать, где начало и где конец пути? Если для Бога возможно все, то для народа, как и для каждого человека, всегда остается открытой возможность прийти к Богу – возможность прозрения и обращения. «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Русский начитает молиться в беде... Может, не стоит ждать грома и беды?
И КАКОЙ ЖЕ РУССКИЙ...
О ТОМ, КАК НЕФТЯНИКИ БАКУ ДАНТОВ АД НАШЛИ
Режиссер Сергей Бодров размышляет: «Есть люди, которые думают: надо, чтобы всем было очень плохо, практически апокалипсис должен наступить – и тогда станет лучше...» И тут же вспоминает слова Дмитрия Быкова: «Апокалипсис тоже надо заслужить». В 80-90-х годах XX века ходила фразочка о том, что конец света возможен в отдельно взятой стране...
В русской душе присутствует какое-то странное тяготение к катастрофам, словно они могут принести с собой очищение.
Конец света ожидали в России не раз. Сначала в 1037 году. Потом – в 1492-м. В 1491-м даже хлеб не стали сеять (зачем, если все равно помирать?). И Пасхалию не рассчитали (когда Пасху праздновать). Наконец – в 1666-м. Потом точных дат уже не называли, но ощущение, что «настали последние времена», не покидает православных довольно давно. Секты разные в России тоже все апокалипсиса ждут: то самосжигаться собираются, то запираются в пещерах... В 1900 году сто человек в Каргопольском уезде покончили с собой, а конец света так и не наступил.
В начале XX столетия появилось очень много предсказаний, вышло в свет огромное количество эсхатологической литературы. В конце XIX – начале XX века стали популярны размышления русских писателей-философов о конце света (Достоевский, Соловьев). Среди людей, близких церкви, были распространены популярные книжки, посвященные грядущему апокалипсису.
На западной стене русских храмов находится фреска с изображением Страшного суда. Чтоб человек посмотрел на нее, уходя домой, и призадумался как следует...
История и биография веры нашего человека вялая и расплывчатая, грешит избытком пустых слов и обещаний. Мы обожаем крайности. Еще вчера потешались над Тем-Кто-Там-Наверху, затем принялись истово верить, потом надоело ждать. Вновь принялись потешаться.
Ведь на самом деле, чтобы уверовать, нам нужно явление, чудо. Тогда все мы бросимся в церковь со словами отчаяния и обещаний.
О, как мы любим обещать! Идем на экзамен – непременно завернем в церковь и такого нагородим: «Господи, помоги, я вот это сделаю, и это, и вот это впридачу». Сдали этот самый экзамен – первое ощущение: «У-ух, все как-то сложилось. А я молодец». И нет бы Господу хотя бы какую весточку отправить, типа все хорошо, спасибо, до следующей просьбы пока один побудь. Нет же. Ограничимся этим самым «у-ух, все как-то ОК» – и свобода на душе, и чистота безответственности, что называется, как после ливня.
Ну, примерно по сценарию, описанному Гончаровым: обещала старая служанка пешком в Киев на богомолье сходить, если барыня выздоровеет. Та взяла да и выздоровела. А служанка сообразила, что до Киева ей не дойти. Пошла к батюшке: сними, дескать, с меня это обещание. Он и говорит: «Придумай себе какой другой подвиг». Служанка отвечает: «От мяса могу отказаться». – «А ты любишь мясо?»-«Нет, не люблю...»
Наобещает наш человек с три короба, даже побольше, а потом забывает об обязательствах. Затем новая нужда – и он начинает душой маяться и каяться. На прошлые обеты накладываются новые посулы, потом еще и еще. Стыдно, ой как стыдно! Стыдно, да не совсем. Хочется испросить прощения, теперь он вновь дает слово, но в его обещании исправиться нет искренности, есть лишь признание своей неловкости, он смущенно улыбается. «Грешник, какой же я грешник», – промелькнет в сознании. Еще раз промелькнет, потом слова стыда запутаются в других мыслях и вскоре потонут в новых хлопотах. Господь, прощай, до новых жизненных обстоятельств, когда наступит пора опять испрашивать благословения и благодати.
Нам нужна вера. Хотя бы вера в то, что смерти нет. Есть только любовь. Любовь, которая отвечает за порядок в мироздании. Как нам нужна вера!
Как.
Нам.
Нужна.
Вера.
Какие мы невежественные в вопросах собственной души и души мира! Мы постоянно и требовательно ждем чуда. Мечтает человек, чтобы явилось чудо. Пусть кто-то с небес протянет руку, пусть даже с непонятным намерением, то ли с приветствием, то ли с угрозой или предостережением... Или, чего доброго, с милостивым жестом, приглашением, с «добро пожаловать» куда-то, где всегда светло, чисто, уютно.
Чудеса у нас случаются, всамделишно исключительно отечественные. То на небе крест появится – к дождю или к войне, гадаем. То грибов немерено – это однозначно к войне. То мироточить что-нибудь начнет. Мы чудеса обожаем.
Нам очень нужно чудо, такое, чтобы от страха обасрацца – и уверовать в секунду. К примеру, звонок в дверь, человек открывает – е: на пороге шестикрылый серафим, а дальше по тексту – вырвет он грешный язык и т. д. Вот когда этот серафим поработает над нашей анатомией, тогда и уверуем.
Чудеса нередко нас балуют. Вспомним последнее советское чудо. Еще когда Советский Союз жил-был, в самом начале девяностых, случилась показательная история, которую тогда еще очень серьезное наше телевидение сделало главной новостью. А что такое главная новость, помнят еще многие. Так вот: идет заставка программы «Время», звучит напряженная энергичная музыка. Затем в кадре лицо сосредоточенного диктора. Дикторский текст: «Вчера, во столько-то часов во столько-то минут, нефтяники Баку нашли Дантов ад». Подробности: бурили нефтяники, бурили, да вдруг бурилка застопорилась, остановили работу, стали что-то там разбирать, и вдруг из глубины принялись раздаваться ужасающие звуки. Местный академик так прокомментировал случившееся: «Видимо, наши нефтяники наткнулись на ад, который описан в "Божественной комедии" Данте».
Один из авторов этой книги тогда еще смотрел телевизор. Обуяла его мысль: не издеваются ли нефтяники из Баку над нами всеми, доверчивыми? Не сбежала ли диктор центрального телевидения из сумасшедшего дома? Нет, прорвалось предположение, это шутка такая. Весь вечер перед теликом просидел – все немногие каналы о том же щебечут: застопорилась, остановили, звуки, местный академик, Данте.
Сидит русский человек, который дюжинку книжек прочитал, перед такими новостями и орет в экран: «Вы все там с ума посходили, вы что, в своем Баку только и делаете, что Данте читаете? Эй, академик, срочно в библиотеку, фас "Потерянный рай" Мильтона. По его версии, ад-то в другой стороне!»
Не докричаться в телевизор. Новость о нефтяниках-дантианцах еще три дня была самой важной, а потом сошла на нет. Растворилась.
Этот казус очень уж показателен хотя бы потому что русский человек живет в ожидании чуда.
«Сколько можно верить без доказательств! – сетует русский человек. – У моей веры уже не малый стаж, у моей веры уже маячат кризис среднего возраста, седина, негнущиеся колени, склероз сосудов. А у тех, кто не верит ни во что, кроме денег, кто исповедует нахрапистость и напор, сутяжничает, упивается властью, – собственные пароходы, и горные лыжи, всякие банкеты с сильными мира сего».
Не снискав ответа, наш человек продолжает верить в чудо.
В обычной жизни человек напоминает моллюска в раковине. Он чему-то там радуется, от чего-то печалится, покупает подешевле – и вновь радуется, вновь печалится, понимает, что его опять обманули. Радуется и печалится. Обустраивает раковину.
Каждый человек носит непроницаемую маску, обращенную ко всему миру, – это фасад, защита, броня. Суровое или улыбчивое выражение лица, уверенная или сбивчивая речь, неприступная или открытая манера держаться – вот они: фасад, защита, броня.
Нам нужна раковина, чтобы внушать опасение окружающим, противостоять внешним нападениям. Слой за слоем наша раковина нарастает изнутри, слой за слоем отшелушивается снаружи.
Каждый понимает, какова бы ни была толщина стен, все равно он остается без защиты. Поздно ночью или в блеске раннего утра, да когда угодно, придет бульдозер и сровняет твою раковину с землей. Сколько бы слоев на ней не было.
Что ты заслужил, то и получаешь, что не заслужил – тоже получишь.
Обидно?! Нет, это не то слово, чтобы передать страх и отчаяние русского человека перед тем, что может случиться в один момент.
К кому обратиться, на кого пожаловаться? К кому идти человечку?
У всех нас есть путеводные нити, но нет ответов.
Ответы дают только милиция, статистика, начальник и религия.
Но милиция, статистика, начальник и религия питают врожденное отвращение к грязноватой и однообразной массе, которая именуется населением, к которой причислено 99 % этих самых нас, русских.
Однажды и навсегда человеку приходит понимание, что в этом ресторане жизни все лишь посетители. Все без исключения. И милиция, и статистика, и начальник. И те, кто прославился умением готовить острые соусы творчества, и те, кто знаменит искусной аранжировкой политических гарниров, и те, кто ничего не сделал, и те, кто отравляет свои легкие куревом, желудок – гамбургерами а ля рюс. И те. И те. И эти. Истина бескомпромиссна и очевидна. Она состоит в том, что все рано или поздно умрут.
Чтобы избежать смерти, тебе захочется уверовать в Бога так, как этого еще никто не делал. И у тебя получится.
Затем захочется тебе на своем личном, не вычитанном из книжек, опыте и дурном примере рассказать, как плохо быть без веры. Чтобы тебе сразу поверили. И приняли то, что ты испытал. Уверовали.
Попробуй расскажи кому-нибудь о своих интригующих переживаниях – о том, что ты потерял, о том, что тебе очень больно, о том, что еле-еле выжил, – поверь, для слушателей все это невыносимо скучно. Как хочется, чтобы тебя услышали и уверовали. Сейчас я словом забью гол, с пенальти, своей личной катастрофе.
Поэтому у нас в России все новообращенные такие настойчивые, категоричные, агрессивные.
– А если Бог ко мне не придет? – спросят тебя сомневающиеся.
– Тогда наступит смерть! – бодро ответишь ты.
Хочется, чтобы это случилось незаметно...
Будет больно?
Будет быстро?
Больно не бывает по-быстрому. Больно – это всегда надолго.
Возможно, наша русская вера – это искаженное лицо надежды.