Божественное свидание и прочий флирт
Шрифт:
— Я разговаривал с синьорой Сабатино, — сообщил он, и вздохнув, продолжил — медленно, как будто каждое слово давалось ему с трудом: — Она сказала мне то, что меня успокоило. Она сказала, что ты не была… на тебя никто не нападал. Это все, что я на самом деле хотел услышать. Относительно всего остального я не возражаю. Просто есть такое — одно-единственное, — что невыносимо для отца. Ты это понимаешь?
— Да.
— Теперь нам надо подумать, чем я могу помочь. Ты уверена, что хочешь здесь остаться? Тебе правда не хочется вернуться домой?
— Я хочу остаться, — ответила она. — Здесь я по-настоящему счастлива.
— Хорошо. А как насчет медсестры? Давай я организую ее приезд сюда, скажем, за несколько недель до рождения ребенка?
Эмма тряхнула головой.
— Синьора Сабатино позаботится обо мне. Она замечательная сиделка.
Он засомневался.
— Она уже плохо справляется…
— Она как раз то, что надо.
— Куда ты поедешь? — спросил он после короткой паузы. — Будешь рожать ребенка в Сиене?
— Возможно. Посмотрим, что врач предложит. Очевидно, у них есть акушерка. Она могла бы принять роды здесь. Меня бы это больше устроило.
— Надеюсь, ты прислушаешься к тому, что скажет врач?
В его голосе послышалась тревога.
— Разумеется, папа. Я не глупая. — Она успокаивающе похлопала его по спине.
Наконец им обоим стало легче. Эмма поняла, что отец смирился со сложившейся ситуацией, и они стали говорить на другие темы. Он обещал снова приехать, как только сможет и когда это позволят его дела, а она обещала звонить ему каждую неделю. Они расстались нежно. Какое-то время Эмма наблюдала, как автомобиль отца спускается вниз по дороге в город, ожидая, пока он полностью не исчезнет из виду, и тогда она снова будет взрослой.
В последние несколько недель она стала ленивой и пассивной. Беременность проходила у нее легко, без особого дискомфорта, и ей трудно было представить, что чувство удовлетворенности внезапно сменит боль. Когда появилось первое предупреждение и она почувствовала толчок, перспектива родов все еще казалась ей достаточно отдаленной, чтобы испытывать такие муки. Она позвала синьору Сабатино, которая поспешила к телефону и вызвала акушерку. Вернувшись, она уложила Эмму в постель, села рядом и не отходила ни на шаг, держа ее за руку.
Акушерка прибыла быстро и сразу стала готовиться к родам. Это была крупная женщина с большими, мужскими руками. Подвернув рукава, она протерла ладони жидкостью с резким запахом и измерила у Эммы пульс, глядя на часы, которые достала из кармана. Потом попросила прокипятить несколько полотенец и села на стул возле кровати.
— Однажды мне уже приходилось принимать в этом доме роды, — сказала она. — Давным-давно. Ребенок был очень крупный.
Эмма закрыла глаза. Боль возвратилась, словно огнем облизав ее тело, но она не боялась. Появился свет — она почувствовала его, и тут все началось. Разрыв плоти, страдание. Свет.
А затем огонь поднялся, вызвав оглушительный рев, свет стал ослепительно ярким, и она услышала крик. Акушерка подошла к ней сбоку, синьора Сабатино стояла сзади. Мелькнул белый сверток, и снова раздался крик. Она увидела, как синьора Сабатино наклонилась, взяла у акушерки сверток и положила его ей в руки.
— Мальчик, — провозгласила синьора Сабатино. — Твой маленький мальчик! Eccolo! [7]
Эмма нежно держала ребенка, рассматривая его морщинистое личико и глаза, уже открытые, пытающиеся сосредоточиться. Она заплакала.
7
Вот он! (ит.)
— Все уже закончилось, — сказала акушерка, вытирая ей слезы. — Ты молодец. Смелая девочка.
Тельце мальчика было обернуто пеленками, но она ощущала через ткань, как шевелятся крошечные члены, а потом провела рукой по спине и нащупала две небольшие выпуклости, похожие на складки кожи — гладкие и влажные. Ее глаза, обращенные к синьоре Сабатино, светились счастьем.
— Да, — прошептала она. — Вот они. Крылья ангела.
Первые три дня своей жизни ребенок тихо спал, просыпаясь только для того, чтобы пососать грудь, теперь он лежал в колыбельке под неусыпным вниманием двух заботливых женщин, одна из которых прилегла рядом на кровати, а другая сидела у нее в ногах с рукоделием. На нем было золотое одеяние, сшитое синьорой Сабатино; Эмма чувствовала, что скоро появится его отец, и хотела, чтобы малыш соответственно выглядел.
Он появился вечером. Внезапно за окном вспыхнул свет и поднялся ветер. Синьора Сабатино молча поднялась, чтобы открыть дверь, и он вошел в комнату. Золоченые, как у сына, одежды, с голубым поясом на талии были ему к лицу. Она посмотрела на него и улыбнулась. Подойдя к ней, он погладил ее по щеке. А затем, ничего не сказав, направился к колыбельке и взял ребенка на руки. Синьора Сабатино, опустившись на колени, слегка коснулась его облачения, когда он проходил мимо нее.
Тут вошли еще два ангела в серебряных платьях. Это были женщины. Он передал ребенка одной из них и, повернувшись к Эмме, промолвил:
— Однажды ты встретишься с ним вновь. Он будет неподалеку.
Она кивнула.
— Я знаю.
— Разве ты не рада?
— Конечно, рада.
Он сделал знак двум ангелам в серебре и направился к двери. На пороге вдруг остановился, как будто хотел еще что-то сказать, но, не промолвив ни слова, вышел. Свет, озарявший комнату и все вокруг, вскоре исчез, и опустилась ночь.