Божество реки
Шрифт:
Вельможа Интеф отшатнулся от нее, как будто она вонзила ему в живот кинжал. В ужасе смотрел он на нее. Его рот открывался и закрывался, не произнося ни звука. Только он и я знали настоящую цену подарка, которого требовала Лостра. Даже он, со всеми его имениями и сокровищами, собранными за длинную жизнь, не мог себе позволить заплатить за бракосочетание с царем такую цену.
Он быстро пришел в себя. Выражение лица снова стало спокойным и благодушным, но губы были поджаты.
— Ты слишком скромна, милая дочь. Один-единственный раб — неподходящий подарок для невесты фараона. Такая скупость претит моей природе. Я бы предпочел, чтобы ты приняла в
— Отец, ты всегда был слишком щедр ко мне. Но сегодня я хочу только Таиту.
Вельможа Интеф обнажил зубы в улыбке, и губы побелели от ярости и стали почти такого же цвета, как и безупречные зубы. Он смотрел на Лостру не отрываясь, и я увидел, какие мысли проносятся в его голове.
Я был самым ценным его владением. Дело не только в широте моих необычайных талантов. Моя цена не только в них. Что гораздо важнее, я знал в подробностях каждую ниточку сложнейших узоров ковра его дел. Я знал каждого осведомителя и шпиона, каждого человека, которого он когда-либо пытался подкупить, и тех, кто давал взятки ему. Я знал, какие долги не оплачены, по каким счетам следуют проценты, кому следует вернуть долг и по каким счетам ему должны.
Я знал всех его врагов, и список этот был велик. Я знал всех, кого он считал своими друзьями и союзниками. Их было намного меньше. Я знал каждый слиток золота в огромных сокровищницах и знал, кто распоряжался его деньгами, кто вел дела и защищал его интересы и как он скрыл от царя, что владел громадными имениями и чудовищными запасами драгоценных металлов и камней, пряча свои богатства в лабиринте долговых актов, актов передачи прав на собственность и долговых обязательств. Все эти сведения привели бы в восторг царских сборщиков податей и могли заставить фараона изменить мнение о великом визире.
Я сомневался в том, что вельможа Интеф может сам удержать каждую ниточку своего обширного хозяйства без моей помощи. Он не мог как следует распоряжаться своими имениями и управлять разветвленной тайной империей без меня, потому что глядел на все свысока и старался отгородиться от самых неприятных проблем. Он предпочитал, чтобы я занимался делами, за которые, если бы они всплыли, его могли привлечь к суду.
Таким образом, я знал о тысячах темных тайн, о тысячах темных дел, о казнокрадстве и вымогательстве, о грабежах, кражах, убийствах, и все эти сведения, вместе взятые, могли погубить даже такого влиятельного человека, как великий визирь.
Я был незаменим. Он не мог отпустить меня. Однако теперь перед лицом фараона и всего населения Фив он не мог отказать Лостре в ее просьбе.
Вельможа Интеф всегда полон злобы и ненависти, но сейчас я увидел в этих глазах такую ярость, что даже Сет, бог гнева, вздрогнул бы и уступил ему дорогу. Никогда в жизни не приходилось мне видеть в его глазах такую ярость, какую я увидел, когда его собственная дочь загнала его в угол.
— Позовите раба Таиту, пусть выйдет, — позвал он. Я понял, что это всего лишь уловка. Он хотел выиграть время. Я протолкался вперед через толпу и как можно быстрее выбрался к подножию помоста, чтобы оставить ему поменьше времени на обдумывание очередной хитрости.
— Я здесь, господин! — прокричал я, и он уставился на меня своими смертоносными глазами. Мы так долго прожили вместе, что он мог говорить со мной взглядом почти так же ясно, как и словом. Молча глядел на меня, пока сердце мое не забилось от страха, а пальцы не задрожали. Затем сказал мягким, почти любящим тоном:
— Таита, ты живешь со мной почти с самого детства. Ты для меня скорее брат, чем раб. Но ты слышал просьбу моей дочери. По природе своей я человек добрый и справедливый. После стольких лет жизни в моем доме было бы бесчеловечно с моей стороны избавиться от тебя против твоей воли. Я знаю, что у нас не в обычае спрашивать раба, как им распорядиться, но и обстоятельства у нас сейчас необычные. Выбирай, Таита, хочешь ли ты остаться в моем доме, доме, который стал твоим, так как другого ты не знал? Если да, я не смогу отдать тебя. Даже в ответ на просьбу моей собственной дочери. — Он не сводил с меня своих ужасных желтых глаз. Я не трус, но очень беспокоюсь за свою жизнь. Я понял, что гляжу в глаза смерти, и не мог произнести ни слова.
Я с усилием отвел глаза от него и посмотрел на госпожу Лостру. В ее глазах увидел такую мольбу, такое одиночество и ужас, что мысли о собственной безопасности вылетели из моей головы. Я не мог бросить ее сейчас, чем бы мне это ни грозило.
— Как может бедный раб отказать жене фараона? Я готов подчиниться приказу моей новой госпожи! — заорал я во всю силу своих легких. Я надеялся, что голос мой прозвучал мужественно, а не визгливо, как мне самому показалось.
— Иди сюда, раб! — приказала моя новая госпожа — Займи место позади меня.
Когда я взобрался на помост, мне пришлось пройти рядом с вельможей Интефом. Его белые поджатые губы едва шевельнулись, и он произнес так, что я один услышал:
— Прощай, мой милый, ты уже мертвец.
Я содрогнулся, словно ядовитая кобра пересекла мою тропу, и поспешил занять место в свите своей госпожи, как будто и в самом деле верил, что под ее защитой я буду в безопасности.
Я ОСТАВАЛСЯ рядом с Лострой в течение всей свадебной церемонии и прислуживал ей на пиру, постоянно витая у ее плеча и стараясь заставить съесть хоть немного мяса или лакомств, разложенных перед ней. Она была так худа и бледна, что я понял: ничего не ела за последние два дня — с самой помолвки и осуждения Тана. В конце концов я уговорил ее выпить немного разбавленного вина, но это было все, что она согласилась принять. Фараон увидел, как она пьет, и решил, что за его здоровье. Он поднял свою золотую чашу и улыбнулся ей, возвращая здравицу. Гости свадьбы приветствовали новобрачных веселыми криками.
— Таита, — прошептала она, как только великий визирь отвлек на мгновение внимание царя, — боюсь, меня сейчас вырвет. Я больше не могу здесь оставаться. Пожалуйста, отведи меня в мои покои.
Это было дерзостью и пахло скандалом, и если бы мне не пришло в голову взять на себя роль врача, я бы не смог сделать этого. Однако мне удалось проползти на коленях к царю и шепнуть ему о просьбе госпожи, не привлекая излишнего внимания гостей, большая часть которых уже успела изрядно хлебнуть вина.
Когда я узнал фараона получше, то понял, что он человек добрый и тогда в первый раз доказал это. Выслушал мои объяснения, хлопнул в ладоши и обратился к гостям:
— А теперь моя невеста отправится к себе, чтобы приготовиться к предстоящей ночи, — сказал он, и гости, осклабясь, приветствовали это объявление веселыми замечаниями и криками.
Я помог госпоже подняться, но она сама поклонилась царю и покинула трапезную. В своей спальне вытошнила вино в чашу, которую я подержал для нее, и упала на кровать. Кроме вина, в желудке у нее ничего не было, и это подтвердило мои подозрения. Она действительно голодала последние два дня.