Божьи дворяне
Шрифт:
С наибольшим воодушевлением на призывы папского Рима откликнулись различные государства, основанные норманнами в Северной Франции, Англии, Ирландии, Южной Италии и на Сицилии. После проведения подготовительного Собора в Плацентии (Пьяченце), куда также прибыли из Константинополя посланцы василевса Алексея I Комнина с просьбой о военной помощи против «сарацин» (упомянутых нами выше омусульманившихся турок-сельджуков и тюркского кочевого племени язычников-печенегов), представлявших к описываемому времени смертельную угрозу для самого существования «Второго Рима» на Босфоре, папа римский Урбан II произнес на Клермонском соборе 27 ноября 1095 г. крылатые слова: «Так хочет Бог!» (лат.: «Deus vult»), по сей день остающиеся девизом Ордена рыцарей Святого Гроба Господня.
Добровольцы, пожелавшие отправиться в вооруженное паломничество, стали, по инициативе папы Урбана, высказанной на Клермонском
Знак Креста стал первым знаком принадлежности к единому войску и выражением решимости участников Крестового похода умереть на пути к Святому Граду Иерусалиму или довести дело его освобождения от власти неверных до победного конца. С тех пор крест считался отличительным знаком христианского ополчения, воинства (militia), под которым в описываемую эпоху на Западе подразумевалось, прежде всего, рыцарство, в связи с его тогдашней решающей ролью в военном деле. Согласно воспоминаниям современников, некоторые крестоносцы даже татуировали или выжигали себе знак креста на лбу, груди и правой руке.
В этом они подражали первым христианам, которые нередко наносили на себя крест, имя или монограмму Христа, изображение рыбы, якоря (символ спасения и надежды) и ягненка (Агнца Божия). Христианские татуировки часто делались в тех землях, где был возможен переход в иную веру – например, в захваченных турками областях христианской Европы. И даже сейчас эфиопы и копты (египетские христиане), находящиеся в окружении мусульман, наносят себе татуировки в виде креста на запястье. По сообщениям арабских путешественников, тюрки-кочевники в VI—VII вв., под влиянием проникших в их степные пределы христианских миссионеров (преимущественно – изгнанных из Восточной Римской империи еретиков-несториан, о которых у нас пойдет речь далее), рисовали или татуировали себе на лбу крест, как оберег от заразных болезней (что уже в наше время дало повод иным «ревизионерам истории» утверждать – в частности, в посвященном всемирной истории томе вышедшей в свет в 90-е гг. XX в. Детской энциклопедии издательства «Аванта+», что, дескать, «тюрки изобрели христианство»).
Крестоносцы, отправляющиеся на освобождение Святой Земли, делали татуировки креста на лбу (а также, особенно часто, на сгибе руки) потому, что подобные татуировки гарантировали им христианское погребение после смерти в бою (ведь часто только по этим отметинам можно было опознать тело – убитых раздевали мародеры).
Использование Креста в качестве военного знака отличия служило выражением совершенно новой для того времени идеи слияния Воинства Небесного с воинством земным. Отсюда было уже рукой подать до креста орденских рыцарей-монахов, которые, со знаком креста на одежде, щитах и знаменах, указывавшим на главный, религиозный, смысл их служения, мечом защищали христианские святыни от неверных.
Призыв римского понтифика оказался необычайно успешным. Как писал хронист Уильям Мальмсберийский, в ответ на папский призыв валлийцы оставили свою охоту, шотландцы – своих вшей, датчане – свои напитки, а норвежцы – сырую рыбу, спеша присоединиться к Воинству Христову. Желающих участвовать в Крестовом походе (само это выражение появилось позднее, современники говорили о «странствиях» или «паломничествах» в Святую Землю – хотя само выражение «Крестовый поход» означает, в принципе, не что иное, как «крестный ход», то есть нечто, совершенно обычное в церковной жизни, причем не только у западных, но и у восточных христиан; при походах Великого Князя Киевского Владимира Мономаха на половцев-кипчаков русскому Православному воинству также предшествовало духовенство в ризах с крестами и церковными хоругвями, а о Галицком князе Ярославе Осмомысле в «Слове о полку Игореве», памятуя о его участии в Крестовых походах западных «паломников» сказано, что он «стреляет салтанов за землями» своими «златыми стрелами»!) оказалось так много, что возникли серьезные проблемы с транспортировкой таких громадных масс крестоносцев. Их передовой отряд, фактически не имевший над собой единого командования, был уничтожен сарацинами в Малой Азии.
Главное войско паломников, ядро которого составляли отряды герцога Нижней Лотарингии (Брабанта) Готфрида Бульонского, потомка Карла Великого, и его брата Балдуина Булонского, переправившись через Дунай, собралось зимой 1096-1097 гг. близ Константинополя, где вождям крестоносцев пришлось принести ленную присягу православному императору Византии, как своему сюзерену, то есть верховному светскому повелителю.
Кстати, еще несколькими годами ранее принес аналогичную ленную присягу василевсу Алексею I Комнину знатный западный паломник в Святую Землю граф Роберт Фландрский, Голландский и Зеландский, оставивший, после своего возвращения из Иерусалима, в помощь православному константинопольскому автократору 500 тяжеловооруженных рыцарей из своей свиты («кельтов», по византийской терминологии), явившихся немалым подспорьем в борьбе императора Алексея с врагами Креста и святой Веры Христовой.
Между прочим, факт принесения всеми этими знатными «латинянами» ленной присяги василевсу Алексею, говорит о том, что взаимное анафематствование друг друга папой римским и Патриархом Константинопольским в 1054 г. (позднее названное «великой схизмой») вовсе не воспринималось современниками, ни на Востоке, ни на Западе, как окончательный «раскол» некогда единой Христианской Церкви на Восточную и Западную. Кстати, правильнее было бы писать не о «расколе церкви», а об «отделении» или «отпадении» западной, римской Церкви от некогда единого тела Вселенской Церкви (хотя уважаемый советский историк М. А. Заборов и позволял себе писать в своем фундаментальном труде «Крестоносцы на Востоке», которым мы все зачитывались в детстве и юности, о «православной церкви, окончательно отделившейся от римско-католической в 1054 г.», в действительности дело обстояло совсем наоборот)!
Правда, воспитанным в традициях «цезарепапизма» (то есть подчинения духовной власти светской) византийцам порой казались странными нравы и поведение западного духовенства, в особенности – тех латинских клириков, что участвовали в Крестовых походах, как бы служа прообразом будущих воинственных рыцарей-монахов учрежденных в Святой Земле после ее освобождения от мусульманского ига военно-духовных Орденов (о которых еще пойдет речь на дальнейших страницах нашего повествования).
Как писала царевна Анна Комнина в своей «Алексиаде»: «Представление о священнослужителях у нас совсем иное, чем у латинян. Мы (православные христиане – В. А.) руководствуемся канонами, законами и евангельской догмой: «не прикасайся, не кричи, не дотрагивайся, ибо ты священнослужитель». Но варвар-латинянин совершает церковную службу, держа щит в левой руке и потрясая копьем в правой, он причащает телу и крови Господней, взирая на убийство, и сам становится «мужем крови», как в псалме Давидовом. Таковы эти варвары, одинаково преданные и Богу и войне».
Для сравнения приведем факт, весьма многозначительный, с точки зрения разного понимания отношения христианина к военному делу на Западе и на Востоке бывшей единой Римской империи. Священник небольшого византийского городка читал проповедь своей пастве, когда в городок ворвалась сарацинская шайка. Мусульмане начали грабить дома христиан. Не теряя времени на то, чтобы снять священническое облачение, иерей схватил топор (удары обухом топора по металлической или деревянной доске-клепалу нередко заменяли в византийских провинциальных церквях колокол, являвшийся достаточно дорогим богослужебным предметом), и бросился на врагов Христа и Христианства. Священник столь усердно проредил их ряды топором, что не ожидавшие подобного отпора сарацины обратились в бегство. Какую же награду получил этот достойный иерей Восточной церкви за спасение Божьего храма и родного города? Он был осужден епархиальными властями, запрещен в служении и не только лишен возможности исполнять свою духовную миссию, но вдобавок на три года лишен возможности участвовать в таинстве причастия…
Тем не менее, отношение византийцев к западным «латинским схизматикам», в огромных количествах нанимавшихся на службу в византийскую армию и даже составлявших костяк лейб-гвардии константинопольских василевсов, именовавшейся «Этерия» (а отнюдь не «Хатиера», как ее почему-то называют современные российские военные историки Д. П. Алексинский, К. А. Жуков, А. М. Бутягин и Д. С. Коровкин на с. 207 своего фундаментального коллективного труда «Всадники войны. Кавалерия Европы». М. /СПб 2005)), т. е. «Дружина», как некогда именовалась отборная гвардия «друзей» («этеров» или «гетайров») Александра Македонского, оставалось скорее сочувственным – до самого захвата «латинянами» Константинополя в 1204 г. Хотя и в 1204 г. стены Константинополя защищали от крестоносцев-«латинян не столько греки-ромеи, сколько их западные наемники – те же «латиняне» (генузцы, англичане, скандинавы и прочие «кельты»). Да и впоследствии ромейский василевс Михаил Палеолог не смог бы в 1261 г. изгнать латинян из захваченного ими более чем на полвека Константинополя, если бы его не поддержали, наряду с турками, «латиняне»-генуэзцы, приславшие на помощь благочестивому православному автократору своих воинов и 50 военных галер. Впрочем, до этих событий было еще далеко. Вернемся в 1096 г.