Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]

Сапковский Анджей

В 1436 году, через два года после побоища Табора и Сироток под Липанами, в день перед Варфоломеем въехал в Золотую Прагу Сигизмунд Люксембургский, dei gratia Romanorum imperator, Ungarie, Boemie, Damlacie et Croacie rex [1191] . Многие встречали его криками «виват» и возгласами радости, вели его в Град со счастливыми слезами на глазах. Но были и такие, которые не признали Люксембуржца монархом, прозвали его узурпатором, рыжей шельмой и царем вавилонским, а некоторые просто войну с ним начали. Проповедник Амброж, Бедржих из Стражницы, Ян Колда из Жампаха, а более всего прославленный гейтман Ян Рогач из Дубе. Последний так всех достал, что вскоре императорское войско взяло его в осаду в его крепости Сион. Крепость пала, а взятых в плен Рогача, Вышека Рачинского сотоварищи повезли в столицу. Там всех по приказу императора Сигизмунда жестоко истязали и долго пытали, а под конец повесили на большой виселице. Это произошло в понедельник, на следующий день после дня Nativitatis beate Marie virginis Anno Domini 1437 [1192] .

1191

Божьей

милостью римский император, король Венгрии, Чехии, Далмации и Хорватии (лат.).

1192

Рождество святой Девы Марии года Господня 1437 (лат.).

И долго плакали в народе. Люди плакали каждый раз, когда об этом вспоминали.

Глава двадцать третья,

в которой всему приходит конец.

– Иссохло от горести око мое [1193] , – пожаловался печальной цитатой Ян Бездеховский из Бездехова, самый старший, самый опытный и самый уважаемый среди пражских чернокнижников конгрегации аптеки «Под архангелом».

– Иссохло око мое, душа моя и утроба моя, – добавил он, наливая из графина в бокалы. – Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли. Другими словами, Рейнмар, старость, чтоб ее зараза, не радость. Но хватит обо мне. Рассказывай, что у тебя. Говорят, твоя панна… Это правда?

1193

Пс., 30:10.

– Правда.

– А наш друг Самсон…

– Тоже правда.

– Жаль, жаль, – reverendissimus doctor [1194] поднял бокал, сделал большой глоток. – Очень жаль. А ты под Липанами, говорят, был… Вроде бы там людей в овинах живьем палили, сотни людей. Ужас, ужас. И что теперь, скажи? Что теперь будет?

– Это конец определенной эпохи. Перелом. В Чехии бурлит, как в котле…

– А накипь [1195] всплывает, – догадался Бездеховский. – Как обычно, на самый верх. А ты? Будешь дальше бороться?

1194

многоуважаемый доктор (лат.).

1195

В польском языке «накипь» означает также «отбросы общества».

– Нет. Я потерпел поражение. Во всём. С меня хватит.

– До интересных времен пришлось дожить, – вздохнул старик. – Интересных. И смешных и страшных… К счастью, не долго уже этой жизни…

– Да что это вы, учитель…

– Недолго, недолго. Единственное, что меня еще в этой жизни держит, это спирт. Спиртные напитки. Винный спирт, – Бездеховский поднял бокал, – это истинный aether [1196] , который устраняет из организма нечистые субстанции, а загустевшей, застывшей и ленивой крови возвращает текучесть и живость. В горилке, как в квинтэссенции, содержится экстракт наивысшей гармонии. Водка действует так, как называется: это вода жизни, aqua vitae [1197] , живительная жидкость, которая может продолжить наши дни, отпугнуть смерть и отодвинуть кончину… Эх, что тут говорить! Выпьем!

1196

эфир (лат.).

1197

вода жизни (лат.), в польском и в украинском языках водку называли «оковита».

– Учитель.

– Слушаю тебя, сын мой.

– Я не задержусь в Праге долго, возвращаюсь в Силезию. У меня там… неоплаченные счета. Я навестил вас, потому что… У меня просьба. Настолько нетипичная, что я не смею с ней подойти ни к Телесме, ни к Эдлингеру Брэму… Могу только к вам. В надежде, что вы соизволите понять…

– Вали смело. Что тебе надо?

– Яда.

– У меня есть всё, о чем ты просил, магистр Ян. – Библиотекарь Щепан из Драготуш посмотрел на Бездеховского и Рейневана с подозрением, вывалил на стол охапку книг. – «Turba philosophorum», то есть переведенная «Muszaf al-gama’a». «Sirr al-asrar», «Secretum secretorum», в оригинале, если будут трудности с арабским, попросите помочь Теггендорфа. «Epistola de djsibus tyriacalibus» Арнольда Вильяновы. И уникальное издание: «Questinos de tyriaca» Гвилельма де Корви. Интересно, зачем вам эти два последних произведения? Собираетесь травить кого-то, что ли?

– Вот, – Ян Бездеховский из Бездехова поднял флакон с фосфоресцирующей зеленоватой жидкостью, – твой яд, Рейневан.

Рейневан молчал, был бледен. Бездеховский отложил флакон, почесал свой посинелый нос.

– Твой объект, как ты утверждаешь, – начал он, – постоянно принимает жидкое золото, aurum potabile. Тем самым он абсолютно устойчив ко всем известным токсинам и ядам в их основной форме. Поэтому необходимо применить compositum, многоступенчатый комбинированный яд. Само aurum potabile не реагирует ни с чем. Однако следует предположить, что принимающие aurum

употребляют также другие препараты, с целью сохранения органического баланса, соматического равновесия и противодействия побочным явлениям. Такими препаратами бывают confectiones opiatae, некоторые panacea, как, например, Hiera, и некоторые athanasia, как Theriak [1198] . Наш compositum, алхимический magisterium Эдлингера Брема, содержит в качестве menstruum [1199] безвкусную aqua fortis [1200] . Использованные simplicia, если тебе это интересно, это, в частности, зимовик [1201] , colchicum autumnale, волчье лыко, daphne mezereum. Ничего особенного и ничего нового, зимовиком, как можно догадаться из латинского названия, травила уже в Колхиде Медея. То, что в нашем композите является наиболее новаторским… и наиболее смертоносным… это буфотенин. Магически обработанная вытяжка из активной субстанции, содержащейся в секрете желез жабы.

1198

Panacea – универсальные лекарства, athanasia – средство для бессмертия, Hiera, Theriak – противоядия (лат.).

1199

наполнитель (лат.).

1200

сильная вода (лат.), кислота.

1201

Зимовик или безвременник осенний – ядовитое растение.

Бездеховский взял графин, налил себе.

– Когда попотчуешь его отравой, у объекта через какое-то время появятся симптомы, сопутствующие отрицательной реакции на aurum potabile. Он, как обычно, примет тогда panaceum. С panaceum прореагирует зимовик, вызывая понос. Средство от поноса прореагирует с mezereum, усиливая симптомы и сильно повышая температуру тела. Объект тогда примет Hiera или Theriak, а с получившимся из всего этого реактивом среагирует буфотенин.

– Смерть наступит быстро? Безболезненно?

– С точностью до наоборот.

– Это хорошо. Большое спасибо, учитель.

– Не благодари, – rewerendissimus doctor хлебнул из бокала. – Езжай и отрави сукиного сына.

Люди аж останавливались, оборачивались, глазели с открытыми от удивления ртами, шептались, показывали пальцами. Было что показывать, было чему удивляться. Казалось, что легенды, сказки и рыцарский эпос ожили и посетили Вроцлав, многолюдную Замковую улицу. Серединой улицы, в шеренге расступающихся вроцлавцев, пританцовывая, шагал прекрасный каре-гнедой жеребец, покрытый снежно-белой попоной и украшенный вокруг шеи гирляндой из цветов. На жеребце сидел молодой рыцарь в красно-серебряном вамсе и бархатном берете с перьями. Рыцарь вёз впереди себя на луке красивую, как на картинке, панну в белой cotehardie [1202] и в венке из цветов на светлых волосах, пышных и распущенных, как у лесной нимфы. Панна обнимала рыцаря и одаривала его страстным и полным любви взглядом, а время от времени не менее страстным поцелуем. Конь ступал, ритмично стуча подковами, люди восторженно глядели. Казалось, что во Вроцлав приехал кто-то прямо из строф романса, из слов песни трубадура, из рассказа барда. «Вот, – шептали вроцлавцы, – смотрите, Лоэнгрин везет Эльзу из Брабанта, Эрик держит на луке Эниду, вот Алькасин в объятиях своей Николетты, вот Флорис и Бланшфлер. Вот, смотрите, Ивэн и Госпожа ручьев, вот Гарет и Лионесса, вот Вальтер и Хильдегунда, вот сам Парсифаль со своей Кондвирамурс».

1202

Cotehardie – длинное женское платье с длинными рукавами.

– Смотрят. – Парсифаль фон Рахенау оторвал губы от губ невесты. – Смотрят на нас непрерывно…

– Пусть смотрят. – Офка фон Барут, в скором будущем фон Рахенау, уселась поудобнее на луку, с любовью посмотрела в глаза жениха. – Ты обещал.

Действительно, Парсифаль фон Рахенау пообещал. Поэтому обоих отцов, Тристрама фон Рахенау и Генриха фон Барута, жених и невеста после официальной церемонии обручения оставили пиву и вину, а матерей, Грозвиту фон Барут и Берхту Рахенау – мечтам о внуках. А жених Парсифаль выполнил обещание, данное невесте. Что он романтически провезет ее через весь Вроцлав. От площади до собора и обратно. На луке. На каре-гнедом кастильском жеребце, подарке Дзержки де Вирсинг.

Вроцлавцы смотрели. Подковы застучали по доскам и балкам, молодые въехали на Пясковый мост. Прохожие расступались перед ними. Офка внезапно громко охнула, впилась ногтями в плечо Парсифаля.

– Что случилось? Офка?

– Я видела… – Офка проглотила слюну. – Мне показалось, что я видела… Знакомую…

– Знакомую? Кого? Может, вернуться?

Офка еще раз глотнула слюну, отрицательно покрутила головой, невольно зарумянившись. «Лучше нет, – подумала она. – Лучше не возвращаться к давним делам, лучше вычеркнуть их, выбросить их из памяти. Тот день на вершине Радуни. Лучше, чтобы любимый не знал, что это действие белой магии, что это магия их соединила, что это чары преодолели преграды и сделали так, что они вместе, отныне и навеки, ибо что Бог соединит, того не разъединить».