Божиею милостию Мы, Николай Вторый...
Шрифт:
– Солнышко, помнишь, ты мне рассказывала, как в сентябре неожиданно приехала пить чай к тёте Михень, чтобы нейтрализовать её дурное влияние на Maman, и потребовать прекратить сплетни о Нашем Друге? А она тогда выставила условием замирения возвращение к её старой идее женитьбы Бориса на нашей Ольге? Когда я уезжал на Ставку двадцать восьмого числа прошлого месяца, она пришла к нам пить чай, и мы с тобой уже вдвоём услышали это её предложение… Я тогда сказал тебе, уезжая, чтобы ты не волновалась и не мучилась в моё отсутствие. Но ты конечно же наверняка вся исстрадалась!
Александра встрепенулась и отложила в сторону шитьё. Видно было,
– О, если б наши дети могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни, как мы! Но ты же знаешь, Ники, что мысль о Борисе – женихе нашей дочери – мне глубоко несимпатична! Я убеждена, что Ольга никогда не согласится выйти за него, и я вполне понимаю её… Я только тебя прошу об одном: ты никогда не давай Михень угадать, что другие мечты наполняют ум и сердце нашей девочки… Пусть Дмитрий, или кто-то другой, кого мы не знаем, останется священной тайной нашей дорогой дочери… Ведь если б о ней узнали другие, тем более с таким длинным языком, как у тёти Михень, это ужасно огорчило бы Ольгу – ведь она так щепетильна!.. Нет, предложение Михень меня совсем не порадовало…
– Но ведь Митя, хотя мы все его и любим, сейчас не намного лучше Бориса… – задумчиво сказал царь, и его глаза потемнели от огорчения. – Он вечно попадает в дурную компанию и на дурной путь…
– Поэтому я и прошу тебя держать Митю в полку, не пускать его бездельничать в Ставке и особенно болтаться по кабакам и сомнительным приятелям в Петрограде, – довольно резко перебила спокойный тон Николая его супруга. – Ты же знаешь, как слухи о его похождениях расстраивают нашу Ольгу… Как бы я хотела, чтобы кто-нибудь поговорил с ним серьёзно! Я знаю, что Саблин делал это не раз и даже удерживал его от вечерних приключений… Наверное, и тебе надо было бы держать Дмитрия в руках и тактично разъяснить ему значение супружеской жизни!
Императрица смахнула надушенным платочком непрошеную слезу и печально сказала:
– Когда я думаю о предложении Михень, то, несмотря ни на какие угрозы с её стороны, прихожу вот к какому выводу: отдать сильно пожившему, истрёпанному, видавшему всякие виды и уже не молодому человеку чистую молодую девушку, которая моложе его на восемнадцать лет, и поселить их в доме, где многие женщины «делили» с ним его жизнь! Нет! Его женою должна бы стать только бывалая женщина, знающая свет, могущая судить и выбирать с открытыми глазами. Такая сумела бы сдерживать его и сделать из него хорошего мужа. А неопытная молодая девушка страдала бы ужасно, получив мужа из четвёртых, пятых или более рук… Женщина, конечно, скорее бы примирилась с этим, если бы любила!..
Николай сидел и любовался Александрой. Как по-женски точно оценила она предложение тёти Михень. Как была бы несчастна их старшая дочка, их первенец, если бы её родители хотя бы абстрактно дали понять Марии Павловне Старшей, что они не возражают против её предложения.
Теперь Государю стало понятно и то, почему так часто Михень напрашивалась пить чай или обедать к ним в Царское Село. Вероятно, она внимательно изучала предстоящее поле боя и выбирала момент для нанесения решающего матримониального удара. Он провёл ладонью по глазам, словно стряхивая с них невидимую паутину.
– Давай закончим тему сватовства Бориса навсегда! – обратился он к Аликс– Но прежде я расскажу тебе эпизод, который недавно разыгрался на Ставке… Ты знаешь, по просьбе Михень я назначил Бориса походным атаманом казачьего войска, вместо генерала Покотило, который вернулся на должность наказного атамана Войска Донского… Так вот, в связи со своим назначением Борис пришёл к генералу Алексееву и заявил начальнику моего штаба, что как походному атаману ему полагается тридцать тысяч рублей на год на представительство и я якобы велел эту сумму ему выдать… Но хитрый старик на первом же докладе у меня прямо спросил об этом. Я был как громом поражён обманом, и не чьим-нибудь, а – великого князя!.. Разумеется, я объяснил Алексееву, что впервые об этом слышу, но каков женишок?!
– Они все, Владимировичи, кроме, пожалуй, младшего, Андрея, у которого есть чувство порядочности, пошли в своего отца, дядю Владимира – хама и нахала! – резко выпалила Аликс.
У Ники и Аликс было ещё о чём много переговорить, но тут в комнату радостно вбежали дочери. Они только что закончили свои уроки с учителями и теперь хотели снова видеть ненаглядного Papa. Все вместе они пошли в детскую к Алексею, чтобы послушать, как драгоценный Papa будет рассказывать про доблестную армию и подвиги солдат и офицеров. Цесаревич не мог ещё ходить и был вынужден оставаться в кровати из-за гемофилических опухолей обеих рук. Но он уже поправлялся – Григорий снова истово помолился за него, и ребёнку стало легче.
Сёстры расселись вокруг постели любимого братца. Николай присел рядом верхом на стул и стал рассказывать, как он встречался с первым Георгиевским кавалером этой войны, легендарным казаком Козьмой Крючковым. Государь был хорошим рассказчиком, и дети слушали его, открыв рты.
68
Целый день Уполномоченный Красного Креста по Северному фронту, член Государственного совета Александр Иванович Гучков был на ногах, то есть на колёсах. Тёмно-зелёный «паккард» с утра отвёз его в Таврический дворец, где выяснилось, что на открытие новой сессии Государственной думы прибудет сам Государь. Родзянко просил Гучкова приехать в гостевую ложу, где ему будет оставлено место, к двум часам дня. Слава Богу, от его дома на углу Фурштадтской и Знаменской до резиденции Думы было рукой подать и из окон можно было даже видеть деревья Таврического сада, так что много времени эти переезды не заняли.
После заседания Думы надо было ещё попить чаю с Керенским, обсудить речь царя перед народными избранниками и сделать сообща необходимые выводы, затем снова поехать в город – в Мариинский дворец, на молебен перед началом занятий Государственного совета, куда также обещал приехать Николай, и сделать краткое приветствие членам Совета. После лицезрения монарха в двух высших законодательных учреждениях империи сам Бог велел встретиться с ближайшими друзьями и единомышленниками, чтобы тут же наметить план ближайших действий.
А тут ещё мадам Зилоти, невенчанная вторая жена купеческого сына, из-за которой все богачи старообрядцы Рогожской заставы в Москве прекратили вести с ним всяческие коммерции, устраивает скандал за скандалом, уезжает из дома в неизвестно какой отель и нервирует его, занятого самым важным делом его жизни – свержением Николая с трона, до того, что мигрени и нервные расстройства вот-вот перерастут в эпилептические припадки…
«Хочется рыдать и наложить на себя руки!..» – думает, сидя в уютном тёмно-зелёного цвета «паккарде», седобородый размякший Александр Иванович, которого в обычной жизни считают сгустком энергии и генератором идей, долженствующих потрясти российский трон.