Божиею милостию Мы, Николай Вторый...
Шрифт:
Теперь, когда она снова увидела чудо, сотворённое Григорием, мысли её от земного обратились к Богу. Александра Фёдоровна повернулась к иконам с теплящимися лампадами, которыми была увешана восточная стена комнаты, встала перед ними на колени, поклонилась им и стала мелко-мелко креститься, молча вознося молитвы.
Распутин ещё раз провёл ладонями над мальчиком от головы до ног, словно стряхнул болезнь со своих рук за край кровати, где было широко открыто окно, и удовлетворённо вздохнул. Почему-то он весь вспотел, его запавшие к мясистому носу щёки, казалось, впали
Он подошёл к царице, погладил её по поникшему в молитве плечу.
– Молись, молись, Голубка! – глухо сказал он. – Бог видит твои страдания и послал меня облегчить их!..
– Спасибо, Григорий Ефимович! – склонила перед мужиком свою голову гордая Аликс, – Господь дал нам вас в помощь и утешение!
Легко, словно сбросив непосильный груз, поднялась она с колен и подошла к сыну. Мальчик спал с безмятежным выражением лица. Боли, видимо, совсем отпустили его, и он навёрстывал бессонную ночь. Аликс едва уловимым касанием поцеловала ребёнка и с окончательно просветлевшим лицом обратилась к Старцу.
– Григорий Ефимович, не откушаете ли с нами чаю? – совершенно по-русски пригласила она.
Распутин довольно погладил свою бороду, глубоко посаженные глаза его излучили искру радости.
– Было мрачно – теперь Солнышко вышло! Как рад! Теперь можно и душу чайком да беседой с Батюшкой царём да Матушкой царицей погреть! – в пояс поклонился Старец Александре Фёдоровне.
Под дверью, на площадке лестницы, сидела вся в ожиданиях Аня Вырубова. Она рывком поднялась со своего места.
– Бог помог! – кратко сказал Григорий Ефимович и перекрестился. Не пропустив вперёд ни Государыню, ни фрейлину, Распутин стал спускаться первым.
– Вот сюда пожалуйте, Отец Григорий! – показала на дверь в зелёную гостиную Императрица. У неё на щеках появился румянец, глаза заблистали, в счастливой улыбке полуоткрылись губы. В ней не было ни капли надменности или гордыни, которые ей вечно приписывали недоброжелатели. Это была милая и радушная хозяйка уютного дома, которая пригласила своих друзей на чашку вечернего чая.
Император уже ждал их в гостиной. По виду жены он понял, что и на этот раз Григорий Ефимович сотворил чудо.
– Садитесь, добрый наш Друг! – показал Николай на кресло у стола Распутину.
– Благодарствуйте! – важно и без подобострастия ответил Старец. Здесь, во дворце царя, в присутствии Государя всея Руси и его Супруги, он держался так, словно в деревенской избе у приятеля.
Усевшись и расправив складки своей рубахи, Распутин заинтересовался серебряным Потсдамским кубком, водружённым в центре стола.
– Что же это за диво? Ведь не церковный сосуд есть? – простодушно изумился он.
Николай с доброй и открытой улыбкой рассказал ему, что этот кубок – память о рыцарском турнире, который почти сто лет тому назад был проведён дворянами в германском городе Потсдаме в честь Супруги его Прадеда, Государя Николая Первого, и его Прабабки Александры Фёдоровны.
– Вишь ты, стало быть, и Прадед с Прабабкой, и Вы, Папа и Мама, полными тёзками оказалися! То, наверное, Господь на счастие послал! – выразил своё отношение Распутин. – А эти картинки, стало быть, гербы тех царей германских, которые пред светлыми очами нашей Государыни бились? – указал он тыльной стороной ладони на геральдические щиты немецких дворян, украшавших серебряный кубок.
– Воистину так, Григорий Ефимович, – с доброй улыбкой согласился Николай.
Принесли чай, к нему – бисквиты, печенье, сухари, сладкий хлеб, жёлтое вологодское масло. На столе появилась также большая ваза с конфектами, сделанными придворными кондитерами. Государыня решила сама разливать чай по чашкам. Аня сходила в столовую и принесла две вазочки варенья – чёрносмородинового и малинового.
Когда всё было готово для трапезы, Григорий Ефимович сложил молитвенно ладони, возвёл очи горе и его губы беззвучно задвигались, повторяя:
«Отче наш, Иже еси на Небесех! Да святится Имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земли яко на небесех. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго».
По примеру Распутина все сидящие за столом шептали про себя молитву и полушёпотом завершили её дружным: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь».
По окончании молитвы длинными, сухими и костлявыми пальцами Старец взял сразу два куска сладкого хлеба, зацепил ножом масла, накрыл кусок хлеба с маслом другим и добавил в середину бутерброда ложку малинового варенья. Затем он ловко откусил от этого сооружения и с громким прихлёбыванием опустошил сразу половину чашки.
Николай Александрович повторил манёвр Друга, по-простецки, как будто никогда и не был царём, налил горячего чая на блюдце и спокойно выпил его, а потом причмокнул. Аликс сделала большие глаза и гневно надулась – она изумилась, что у её Супруга вдруг ни с того ни с сего проявляются простонародные замашки. Казалось, она хотела спросить Ники: «И где ты только этому научился?!» Глаза Николая засмеялись ей в ответ.
Всю эту немую сцену заметил, оторвавшись от чашки, Григорий Ефимович.
Он с хитрецой посмотрел на Аню и, обращаясь как будто бы только к ней, тоном деревенского проповедника начал короткую речь:
– Какое счастье – воспитание души аристократов… Очень есть сторона благочестивая: то нельзя и другого невозможно, и всё с благонамерением…
Аликс сразу поняла, что камешек летит в её огород, и слегка устыдилась. Ники внимал откровению мужика, с восторгом глядя ему в рот. Аня скромно хихикнула, прикрыв рот платочком.
Ободрённый вниманием слушателей, Григорий продолжал:
– Большая половина сего воспитания приводит в истуканство, отнимает простоту явления. А почему? Потому, во-первых, не велят с простым человеком разговаривать. А что такое простой человек? Потому что он не умеет заграничные фразы говорить, а говорит просто и сам с природой живёт, и она его кормит и его дух воспитывает в мудрость. А почему так аристократ лжёт и себя обманывает: неохота – смеётся, он всё врёт.