Божья кара
Шрифт:
Владик ловко увернулся, рассмеявшись ей в лицо. Женя пошарила рукой и ухватила лежавшую там же щетку для волос, метнула ее следом за журналом. Щетка пролетела через всю комнату и стукнулась с грохотом о стену. Котенок испуганно пискнул и заплакал. На его плач из-за дивана выбежал привычный к скандалам Сильвер и, схватив беднягу клювом за шкирку, утащил за диван, прятаться.
Эта картина заставила Женю опомниться.
«Что же я делаю? Я же опять как последняя дура разыгрываю его сценарий. Отработанный до мелочей, набивший оскомину! Его приход без цветов и извинений. Его хамство, скандал, моя истерика, слезы, примирение, секс. Ну уж нет!»
Женя, сузив глаза, глубоко вздохнула и, сказав Владику: «У меня молоко убежало», скрылась на
Что же мне теперь делать, привалившись спиной к дверям кухни, спросила себя Женя. Ничего не делать? Он просто уляжется спать, а ей куда деваться? Продолжать в том же духе? Будет только хуже. Женя затравленно шарила глазами по кухне, пока не заметила, что молоко действительно убежало. Пришлось отмывать плиту и греть его по новой. Владик не появлялся. Из комнаты доносился звук работающего телевизора.
Все! Втерся, прижился, освоился. Теперь его с дивана не выкуришь. Что же делать, в отчаянии подумала Женя. Она сняла подогретое молоко с плиты, налила в блюдце и понесла в комнату, прилагая титанические усилия, чтобы не смотреть на диван. Сильвер с котенком сидели тихонько в щелочке за диваном.
– Все, конец воздушной тревоги. Вылезайте, – скомандовала Женя, ставя на пол блюдечко. Когда она выходила из комнаты, вслед ей раздалось вялое пожелание:
– Ты бы хоть сосиски отварила.
Жене понадобились все ее силы, чтобы не кинуться на паразита с выпущенными когтями. Она вновь вернулась на кухню, и чтобы как-то сосредоточиться, включила воду и вымыла пару тарелок.
Что же это делается? Он уже расселся на диване, требует сосиски и никуда, похоже, не собирается. У Жени была нешуточная паника, руки ее тряслись, губы дрожали. Если он сегодня останется, ей конец. Выгнать его она не сможет, потому что он выше и сильнее ее. Скандалом его не проймешь, только хуже будет. Игнорировать бессмысленно. А если дойдет до секса… Вот тут Жене стало по-настоящему страшно. Она прекрасно понимала, что стоит Владику ее поцеловать, не говоря уже о большем, и она снова превратится в его рабыню, которую будут шпынять, оскорблять, поливать презрением и помоями, вытирать об нее ноги, нещадно эксплуатировать и унижать. Ее уничтожат как личность, и как совершенно справедливо отметила Ольга, к сорока годам, да нет, что там, к тридцати пяти она превратится в жалкую опустившуюся пьянчужку, и финита ля комедия.
А может, самой сбежать? Одеться потихоньку и деру? Нет. Если она просто сбежит, это будет проявлением слабости и страха. А она это ничтожество, развалившееся на диване, не боится! Ну почти. И вообще, пришло время показать, кто из них чего стоит!
Он всегда твердил ей, что она бездарная актриса, лишенная напрочь актерского дарования, и еще совсем недавно ее это задевало. Боже, какая глупость! А уж в глазах Владика весь белый свет либо мечтал приобщиться к миру искусства, либо завидовал и восхищался теми, кому это удалось. Иные жизненные позиции он отметал, считая их масками, весьма бездарными. Теперь Женя вспоминала об этом со смехом, но еще недавно она сама разделяла его взгляды. Какое убожество! Да она в сто, в двести раз круче какого-то там Владика, шута из заштатного театришки, а уж Ольга или, скажем, та же доктор Ганелина и во все триста!
Нет. Владика надо ударить в его самое больное, чувствительное место! Надо врезать по его актерскому самолюбию! Глаза Жени горели мстительным пламенем, на лице играла ядовитая улыбочка. Она переродилась, сбросила оковы и стала собой. И пора бы кое-кому познакомиться с обновленной Евгенией Викторовной Потаповой!
– Ну держись, родной. Сейчас ты у меня вылетишь отсюда со свистом! – злорадно прошептала Женя и приступила к осуществлению мгновенно сложившегося в голове плана.
Она быстренько сварила сосиски, настрогала салат и вытащила из холодильника бутылку водки. В их с Владиком доме всегда имелся запас на случай нежданных гостей. Как правило, ночных. Женя составила все на поднос и разлила по стаканам водку.
– Давай хотя бы отметим твое возвращение, – демонстрируя едва сдерживаемый восторг, проговорила Женя.
Владик милостиво согласился. Когда стакан водки был наполовину опустошен, Женя пожелала ему приятного аппетита и удалилась на кухню, «домывать посуду». Теперь ей были необходимы зрители, они же статисты.
Женька достала свой мобильник и отыскала в нем номер капитана Суровцева. Почему Суровцева? Во-первых, он был единственным служителем правопорядка, с которым она была лично и довольно близко знакома. Во-вторых, она была уверена, что, несмотря на свой скверный характер, он не сможет просто взять и отказать в помощи попавшей в беду женщине, да еще и знакомой, да еще и со связями в прокуратуре. Впрочем, последнее вряд ли играет большую роль. Просто Женя интуитивно чувствовала, что он ей не откажет. А потому смело нажала клавишу вызова.
– Петр Леонидович? – испуганно зашептала в трубку Женька, едва расслышав неприветливое, короткое «Да?».
– Кто это?
– Это Потапова Евгения Викторовна, с синей головой, помните? – придушенно всхлипывала в трубку Женька.
– Что у тебя, Потапова? – усталым, недовольным голосом спросил капитан, явно не ожидая ничего хорошего.
– Петр Леонидович, спасите меня! – провыла тихонько Женька, не забывая постукивать ногой по двери, чтобы та бухала о косяк. – Ко мне бывший сожитель вломился, пьяный! Он меня убьет! Честное слово! Помогите! Я сейчас на кухне заперлась, но долго мне не продержаться! – Женя настолько прониклась воображаемой ситуацией, что даже скрючилась на полу возле двери, словно ожидая удара или нападения, по щекам ее текли всамделишние слезы. Вот она, сила таланта!
В трубке царила гнетущая тишина. Женя прямо-таки видела, как капитан борется с естественным и жгучим желанием послать ее на три буквы, а если выйдет, то и куда подальше. Но все же гуманизм, не полностью изжитый в трудовых полицейских буднях из его некогда простой добродушной натуры, все же победил. И капитан, неохотно буркнув «щас будем», отключился.
Вот теперь Женька засуетилась. Она осторожненько опустила на пол два стула и табуретку. Завернула в полотенце штук пять тарелок и грохнула их о край раковины, стараясь производить как можно меньше шума, затем разложила осколки на полу. После достала из холодильника брусничный джем, процедила его через сито и приготовила пипетку. Затем метнулась в прихожую и, стараясь не привлекать внимания Владика, сбросила с вешалки всю одежду, побросав сверху башмаки и тапки, вешалку приподняла и оставила болтаться на одном гвозде. Затем вернулась на кухню и аккуратненько накапала себе в волосы процеженной брусники, так, чтобы та стекала по виску, для верности капнув пару капель на шею. Горловину свитера пришлось порвать. Ну и фиг с ним! Не велика потеря. Свитер был вытянувшийся и аляповатый, весь в аппликациях и бусинах. Завтра она себе с Труппных денег новый купит, дорогой и элегантный. Последним штрихом был ком ваты, пропитанный клюквой, который Женя затолкала себе за щеку, окончательно придав себе вид невинной жертвы мордобоя. Щека имела вид распухший, с края губ сочилась кровавая слюна, супер! Макияж ее размазался, еще когда она по телефону с капитаном беседовала. Оставалось разыграть финальную сцену.
Женька вернулась в прихожую, распахнула внутреннюю дверь, взяла в руки огромные Владиковы ботинки и притаилась на пороге гостиной. Когда же ее чуткие уши уловили на лестнице грохот полицейских шагов, Женька выскочила из укрытия и молча метнула во Владика грязный здоровенный ботинок.
Владик нападения не ожидал, а сидел в трусах, развалясь на диване, довольный, слегка сомлевший от водки, а потому, получив ботинком точнехонько по лбу, разразился громкой отборной бранью, сопроводив ее неосуществимыми угрозами. Женя, не теряя времени даром, запустила в него вторым ботинком и кинулась к входной двери.