Божья кара
Шрифт:
Они прошли с километр по улице Ленина, свернули влево к Золотой балке и через полчаса были на месте. Равиль шел уверенно, из чего Андрей заключил, что друг его здесь уже побывал. «Когда же он успел? – подумал Андрей. – Вроде все время вместе...»
– Присядем, – сказал Равиль, остановившись у старой плиты, наполовину вросшей в землю. Он смахнул рукой сухую листву, нападавшую с соседних акаций, сел сам и похлопал ладонью по плите, приглашая присесть Андрея.
– Вопросы уместны? – спросил Андрей.
– Валяй.
– Откуда
– К тому времени я уже здесь побывал.
– Ну, побывал! И что?
Равиль смахнул с плиты остатки листвы, и в косых лучах утреннего солнца явственно проступила надпись, выбитая на камне.
– Читай... Вот дата рождения...
– Ну?
– Читай дату смерти.
Андрей присел возле плиты, всмотрелся в старую надпись, в буквы, успевшие от возраста кое-где уже сгладиться, потерять четкость, но надпись прочитывалась легко.
– Прочитал, ознакомился. – Андрей с недоумением посмотрел на Равиля.
– Дата тебе ни о чем не говорит?
– Дата как дата...
– Там указан сегодняшний день, – сказал Равиль, глядя в пространство коктебельского утра.
– Что?! – Андрей снова впился в надпись. – Мать твою... Точно. И как понимать?
– Ты прочитал, кто лежит... Или скажем иначе... Кто должен лежать под этим камнем?
– Михаил... Михаил Николаевич Гуляев.
– Тебе знаком этот человек?
– Михаил Гуляев? Впервые слышу.
– А имя Костя ты слышал раньше?
– Да мало ли их...
– Вчера мы собирались его казнить, – невозмутимо произнес Равиль.
– Ни фига себе, – Андрей снова сел на плиту. – А с чего ты взял, что именно он имеется в виду?
– Вспомни дату. Он умрет сегодня.
– Ты хочешь сказать, что... Михаил и Костя – одно лицо? Хотя постой, кто-то мне уже говорил об этом...
– Настоящее его имя, по паспорту – Михаил. А Костей он назвался на всякий случай, чтоб не сразу догадались.
– А с чего ты взял, что у нашего маньяка фамилия Гуляев?
– Олег Иванович сказал. Я спросил – он ответил. Хозяйка квартиры паспорт ему отдала. Паспорт она у себя хранила. Обычно так все поступают, чтобы клиент не сбежал, не заплатив. В паспорте, кстати, указана и дата его рождения... Вот она, выбита на этом камне.
Андрей долго молчал, глядя на громаду Карадага – здесь она была совсем рядом, временами казалось даже, что она нависает над головой. Солнце поднималось все выше, утренняя дымка рассеялась, подул легкий ветерок, значит, на море пошла волна, и вода у самого берега уже не выглядела столь целомудренно прозрачной.
– Хорошо, – сказал Андрей. – Продолжим наши игры. – Он вынул из кармана мобильник и набрал номер. – Олег Иванович? Андрей вас приветствует в это прекрасное утро! Мы с Равилем сегодня уезжаем. Да, московским поездом. Подходите к одиннадцатому вагону... Обнимемся, облобызаемся, по глоточку пропустим за наши будущие встречи! Здесь и Равиль рядом, кланяется вам, тоже жаждет повидаться на прощание... Спасибо, передам. Да! А как поживает наш клиент?
Андрей долго молчал, слушая следователя, кивал, склонял голову то к одному плечу, то к другому и, наконец, попрощался.
– Ну что? – спросил Равиль.
– Жив. Глазками моргает, даже подмигивает. Залатали его ночью, кое-где швы наложили, крови добавили – маловато в нем крови осталось после наших процедур. Ночью его доставили в реанимацию, но утром перевели в обычную палату. Отдельную, правда. Так что к этой плите надо присмотреться, выходит, ошибочка вышла у каменных дел мастеров, которые эти цифирьки высекали.
– Еще не вечер, – невозмутимо ответил Равиль и поднялся. – Пошли, здесь нам больше делать нечего.
– Я вижу, ты огорчился, когда узнал, что маньяк жив?
– Ничуть. Понимаешь, Андрей, что происходит... За все надо платить...
– Много?
– Я не о деньгах. А потому – много. Я поймал себя на том, что уже вроде и огорчаться в полную силу мне не удается, и радость как-то не очень радует... Видимо, все эти мои кандибоберы не проходят даром... А с другой стороны – что есть, то есть. Не хочу ничего менять. Да и права такого мне не дано. Пошли... Слава прощальный обед готовит, опаздывать негоже. Поэты, они такие... Обидчивые.
И прощальный обед у Славы Ложко описывать не буду. Надоело. Был знойный полдень, маленький столик с видом на Карадаг, подернутый голубоватым маревом, жизнерадостные визги пляжников и пляжниц, коньяк «Коктебель» в граненых бутылках и закуска, на которую не поскупился гостеприимный хозяин.
Провожать московских гостей на вокзал в Феодосию отправились Амок с Наташей. К Аделаиде в гостиницу завезли мебель, и ей необходимо было при этом присутствовать, у Жоры в этот день была тренировка детской футбольной команды, он даже к коньяку не прикоснулся, у Славы обычные хлопоты, ресторанные. Оставались Амок и Наташа. Вот они-то вместе с Андреем и Равилем уселись в просторную машину Саши. Нарушив все правила приличия и предписания местных властей, он подъехал прямо к «Богдану», к литературно-музыкальному салону.
Когда дело касалось Славы Ложко, все местные законы теряли свою обязательность и незыблемость. И это было правильно. Обязательность и незыблемость всегда хрупки и ненадежны. Жизнь гибче, мягче и долговечнее любых предписаний.
Перенесемся сразу на платформу, раскаленную под полуденным солнцем, к составу, к железным вагонам, притронуться к которым было совершенно невозможно. Их обволакивал густой, вибрирующий на солнце воздух, размывая контуры и четкие очертания, и весь состав от этого казался каким-то видением, миражом, который каждую минуту мог исчезнуть под легким дуновением ветерка.