БП
Шрифт:
Это они, типа, в пруду дайвингом хотели заняться? Или я чего-то еще не знаю? Надо будет в лагере расспросить пленного – зачем ему такой девайс. Отдаленное сходство с противогазом вызывает некоторые опасение. Оберст-лейтенант уже в кузове, привязан к крюку, забитому в борт предусмотрительным Михалычем. Штабс-капитан забрался сам, хоть и кривился от боли.
Теперь надо что-то решать с нашей помощницей. Оставлять ее тут нельзя, – изведут, или замордуют. Отвезти к родне, если таковая есть поблизости. А если нет? И, кстати, где она сама?
Ганна стоит в пяти шагах от меня. Поймав мой взгляд, нерешительно
– Пан официер! Нельга мяне тутачки заставацца, гэтыя прыбьюць! Вазьмице да сябе! Усё робиць буду – и кухарыць, и сцираць, усё, што кажыце!..
– Ганна, я для тебя не «пан официер», а…Денис Анатольевич. (А как еще она может ко мне обращаться? Командиром называть? Ха-ха три раза…) А с нами идти – далеко и опасно. У тебя поблизости какая-нибудь родня есть? Может, тебе у них остаться?
– Дзядечку Командир! Богам прашу, вазьмице!.. У мяне тут тольки дзядька жыве, ён на чыгунке працуе. У яго сямья вяликая, я абузай буду! Вазьмице, дзядечку!..
Сама чуть не ревет, племяшка новонайденная. Видать, услышала, как ко мне казаки обращаются и решила тоже подлизаться в надежде, что не откажу. И ведь, правда, плохо ей тут будет после нашего ухода. А, ладно, где наша не пропадала! Если к дядьке не пристроим, возьмем с собой… Ну, вот и этот вопрос решили. Остается последний…
Ветер таки разогнал облака, появившаяся луна дает неплохую подсветку. Мертвенно-серебристый лунный свет вкупе с рдеющими багровым углями пожарища освещает толпу пленных, караульных казаков с карабинами наперевес… Ощущаю себя режиссером какого-то абсурдно-сумасшедшего спектакля. Достаточно одного-двух слов, и вся эта куча людей умрет. Казаки приказ выполнят. Только вот нужен ли он здесь и сейчас? То, что люди называют чуйкой или интуицией, категорически было против. И, наверное, было право…
Пленные гансы занервничали, чувствуя скорую развязку. Слышатся перешептывания, кто-то читает молитву, кому-то не сидится спокойно, начинает ерзать. Гауптман что-то вполголоса говорит им, наверное, призывает продемонстрировать силу тевтонского духа перед русскими варварами. Придется его разочаровать. Я не буду отдавать приказ о расстреле. В бою – совсем другое дело. Убей, или будешь убит. А здесь они даже на солдат не похожи. Толпа немцев в возрасте под сорок, в одном белье, связанные, дрожащие то ли от ночной прохлады, то ли от нервов – они вызывают чувство жалости, а не ненависти. Не вписываются абсолютно в образ врага. До утра все равно никто тревогу поднять не сможет, а мы тем временем будем уже далеко…
Гауптман видит мое приближение, снова расправляет плечи, стараясь выглядеть достойно в свой последний момент. Лицо бледное, на лбу блестят капельки пота, но не трусит. И даже хочет что-то сказать…
– Герр лейтенант, – перевирает на свой германский манер мое звание, – Я благодарен за то, что смогу умереть, как солдат… Если Вас не затруднит, в кармане кителя записка с адресом… в Германии… Прошу переслать через Красный Крест…
Не давая ему договорить, поворачиваю спиной к себе и перерезаю веревку на руках, повинуясь мелькнувшей, как молния, мысли:
– Вы можете дать мне слово офицера, что не будете воевать с нами?
От столь неожиданного предложения немец замер, как вкопанный, на лице отражается внутренняя борьба…
– Я… Я не могу… не могу этого сделать… Я давал присягу моему Кайзеру!.. Я не могу ее нарушить!..
– Герр гауптман, нечасто можно встретить на поле боя честного и достойного противника, которым, как мне кажется, Вы являетесь. Ваше поведение это доказывает. Поэтому примите совет: позаботьтесь о своем отряде. Аэропланы уничтожены, но люди живы. И Вы поставлены ими командовать.
– Но… Вы же сказали, что Вам нужен только один пленный…
– Да, поэтому оберст-лейтенант уезжает с нами. А вы остаетесь. И вот еще… Скорее всего во время пожара ваши пилоты получили отравление. Сейчас они чувствуют себя нормально, но через несколько часов возможно ухудшение. Они будут задыхаться, единственное, что сейчас может им помочь – давайте им дышать кислородом. Кажется у вас в машине была газовая сварка. Их нужно укутать во что-то теплое, давать пить горячий чай, и не беспокоить попусту. В доме развяжите горничных, они вскипятят воду.
– Откуда Вы это знаете? Вы – медик?
– Нет, когда я лежал в госпитале, к нам приезжал профессор медицины, начитавшийся книг Артура Конан-Дойла. Вы не читали его «Отравленный пояс»? Так вот, столичное светило решило проверить на практике действие кислорода на отравленных. Оказалось, что помогает, если не переборщить.
– Чем они могли отравиться?
– Вот это Вам лучше узнать у своих подчиненных. Скажу только, что ядовитый газ пахнет прелым сеном, или подгнившими фруктами…
– Фосген?! Но откуда?.. – Он повернулся к пленным, отыскал кого-то взглядом. – Отто, что произошло во флигеле?
– Мы легли спать, потом этот штабной идиот – шофер заорал «Тревога!» и уронил лампу в коридоре. Начался пожар в крайней комнате, где складывали имущество. Там лежали огнетушители, и мы с Дитрихом стали тушить огонь…
– Идиоты – вы, а не шофер! Этими огнетушителями нельзя пользоваться в помещении! Сопляки! Я же вам это не раз говорил!
А быстренько гауптман пришел в себя! Сейчас, когда гансы озабочены разборками, самое время нам исчезнуть. Можно даже по-английски, не прощаясь… Но не получится. Немец поворачивается ко мне.
– Герр лейтенант! Я, гауптман Генрих фон Штайнберг, восхищен и поражен как Вашим военным искусством, так и проявленным благородством! Я благодарен Вам за милосердие в отношении моих подчиненных и меня лично! Эту встречу я постараюсь запомнить на всю оставшуюся жизнь!
Пора затыкать этот фонтан красноречия. Я понимаю, что товарищ в состоянии эйфории, но нам надо спешить. Еще немного, и начнем брататься и дружить домами…
– Герр гауптман! Я рад нашему знакомству, пусть и при таких обстоятельствах! Повторюсь, в Вашем лице я встретил достойного и честного противника, соблюдающего рыцарские законы! Немецкий солдат всегда славился своим мужеством, еще со времен Фридриха Великого. И достойно противостоять ему мог только русский солдат. Но, увы, от этого противостояния выигрывают только Островные банкиры… Даст Бог, когда-нибудь при встрече мы не станем в боевую позицию, а просто отсалютуем друг другу… Щелкаю, насколько это возможно в траве, каблуками, кидаю руку к фуражке, – Подпоручик Гуров. Честь имею!.. Прощайте, герр гауптман!..