БП
Шрифт:
– А я – представитель революционного народа и слежу, чтобы здесь не наносилось вреда его интересам. – Неуклюже пытаясь "откозырять" и распространяя вокруг себя запах свежеупотреблённого алкоголя, объясняет немытый в офицерской шинели. – Во-он там подсел к ним в авто…
– Не могли бы вы, гражданин солдат, провести нас к своему начальству? – Снова объясняет цель своего прибытия растерявшемуся Стёпке хорошо одетый господин.
– …
– Послушай, братец, нам нужен твой дежурный начальник, чтобы он проводил нас к коменданту. – Спокойно и как-то даже ласково говорит прапорщик.
– Дак эта… Вашбродь… Тама он, в
– Поедем, проводишь нас, а то мы ничего тут не знаем, заплутаемся.
– Дак эта… Не положено… Пост…
– Да не бойся, я тут одного из своих оставлю. У меня ребята надёжные… Революционные… Иди, садись…
Это было последней каплей, Стёпка ещё никогда в жизни не ездил на таких автомобилях. Он быстро обежал вокруг и сел на переднее сидение слева от водителя, который безразлично смотрел по сторонам, дожидаясь конца разговора. Один из солдат остался возле будки, остальные сели на заднее сидение, а патлатый представитель народа вскочил на подножку из-за нехватки места…
Ехать пришлось недолго, наверное, минуты три. Когда авто остановилось, Стёпка, распираемый гордостью, забарабанил в калитку Никольских ворот.
– Чё надоть? – В открытом маленьком окошке появился ещё один Стёпкин приятель Лёха.
– Чё-чё! Да ни чё! Самовар через плечо! Открывай давай, тут из новой власти приехали до коменданта! – Стёпка ликовал, чувствуя приобщение к могуществу новых правителей.
– Ага, разбежался! Как я тебе открою, ключи от ворот у Сысоева, а он в караулке спит! Велел не будить! Ты его знаешь – уж взгреет, так взгреет!
– Простите, гражданин солдат, а кто такой этот ваш Сысоев? – Вступает в перепалку хорошо одетый господин.
– Это – унтер наш. Он за дежурного остался, пока народ в городе гуляет. Офицеры-то по домам сидят. – Стёпка изо всех сил старается быть полезным прибывшим.
– Алексей, голубчик, вы нам откройте и покажите, где караулка. Мы сами разбудим вашего унтер-офицера, и он не будет иметь оснований на вас злиться!
С той стороны раздаётся лязг железа, калитка открывается и бдительный караульщик пропускает всех внутрь, притормаживая, тем не менее, Стёпку.
– Ты эта… Тут посмотри, а я дальше провожу…
– Вот-вот, я тоже здесь останусь, покурю на свежем воздухе. – Поддерживает идею патлатый, доставая из кармана шинели пачку папирос. – Угощайся, братец, не стесняйся. Да бери, бери ещё парочку. Нелегка солдатская доля, да?..
Прикуривая от спички, поднесённой тем же участливым собеседником, Стёпка краем уха вдруг слышит какую-то возню за воротами, но в тот же миг ребро ладони патлатого сильно бьёт его по шее и Стёпка проваливается в темноту…
Спустя минуту раздаётся скрежет замка и тяжёлые створки ворот, не торопясь, начинают распахиваться. "Патлатый", стянув с бритой головы парик, вытягивает из-за пазухи и надевает папаху, затем оттуда же появляется красный шарф, которым он начинает размахивать над головой, повернувшись к Кронверкской набережной.
– Ильюха, сигнал! – Из-за ворот доносится голос прапорщика.
– Даю, Кот, даю! – Шарф продолжает реять в воздухе…
Через минуту на набережной появляются два грузовика с красными флагами, битком набитые солдатами, их сопровождает казачья сотня. И только очень внимательный взгляд может отличить малиновые лампасы уральцев от красных донских. Колонна проезжает мост и втягивается в ворота крепости…
Что бы там не говорили, а птицы и животные, всё же, обладают хорошей памятью и способны обмениваться информацией внутри своей стаи. Настал день, когда взбалмошные сороки и вороны снова увидели человека, всегда нёсшего им смерть из палки, изрыгающей огонь, дым и разящую дробь. Быстро поделившись этой новостью с бродячими собаками, они на всякий случай убрались подальше, оставив, как водится, несколько наблюдателей из числа самых шустрых пернатых. Прошёл день, второй, третий, но ОН не появлялся. Постепенно радостно каркающие и всё более наглеющие стайки пернатых оккупировали все деревья вокруг Александровского дворца, находя себе пропитание "от щедрот царского стола"…
Николай страдал… Боли в изуродованном ожогами лице, в правой руке, лишённой двух пальцев, в повреждённых связках в колене, несмотря на все старания небольшой армии медиков, возглавляемых общепризнанным кудесником академиком Павловым, не исчезли до конца, и периодически напоминали о себе изнуряющими приступами. Он старался терпеть эти муки, но сил надолго не хватало. И тогда оставалось последнее средство – инъекции морфия и алкоголь. Одурманенный ими, он бесцельно ковылял по коридорам дворца и лишь изредка, уступая слёзам и мольбам любимой Аликс, выходил на воздух. Исчезли мечты и желания. Стали недоступны былые увлечения колкой дров, прогулки на велосипеде и лыжах всей семьёй, былая страсть к городкам и гантелям. Даже папиросы с любимым турецким табаком вызывали боль в неправильно сросшихся губах, разорванных при взрыве огнемёта.
Оставалась одна мысль, а точнее приговор, который он, считавший себя ещё совсем недавно "Хозяином земли Русской", вынес сам себе – не нужный никому калека… Почти никому. Аликс и дети уже привыкли к его новому обличью, но, всё же, он несколько раз ловил их взгляды, когда они думали, что он их не видит. В глазах были жалость и страх. И Мама, когда приезжала навестить, испуганно отводила глаза. Николай и сам не мог без содрогания смотреть на эти уродливые, бугристые шрамы. Хоть из помещений, где он обычно бывал, и убрали все зеркала, но его изуродованное лицо могло глянуть на хозяина и с полированной поверхности серебряного подноса, и из глубины книжных полок, закрытых стеклянными дверцами…
Но это – семья, самые близкие, родные и любящие его люди. А вся остальная Россия отвернулась от него. Теперь у всех на слуху был Регент Империи Великий князь Михаил, его, Николая, младший брат. Доверчивый, легкомысленный и иногда бесшабашный Мишкин вдруг в мгновение ока превратился в сурового и иногда, по всеобщему мнению, излишне жёсткого правителя. Во всяком случае, не стал внимать доводам старшего брата, что сначала надо окончить войну, а потом уже бороться с инакомыслием. На фронте дела у него пошли удачно, одна Барановичская операция чего стоит, хоть и докладывали Николаю немногочисленные оставшиеся преданными люди о том, что требованием немедленно развернуть Гвардию в помощь Келлеру, Михаил чуть не довёл старика Алексеева до апоплексического удара. А сейчас собирается таким же гусарским налётом навести порядок в забастовавшей Столице. Дай Господь ему в этом удачи!.. Он, Николай, уже не может ничего сделать и ни на что повлиять. Ему остаётся до конца дней своих только терпеть боль и молиться.