Брачное ложе

Дэйн Клаудиа

– А чего вы ожидали? – спросил Уильям. – Держу пари, вы не введете новую моду, одеваясь таким образом!

– Ты хотел сказать, раздеваясь таким образом, – поправил его Роланд.

Они вышли из ворот Молтона, оставляя его темные стены позади. Никто не пытался их остановить, и замок покинуло столько же человек, сколько приехало в него. Это было чудом, благословением Господним. Снаружи замка дул сильный ветер, небо было темным в наступающих сумерках. Будет довольно холодно добираться домой. Дом. Он покидает Молтон, но не спасаясь бегством, а отправляясь к себе домой. В Дорни.

– Эдмунд,

принеси мои…

Ричард не успел закончить, как Эдмунд, вскочив на лошадь, уже мчался к дороге, на которой его лорд оставил свою одежду и своего коня. С улыбками на лицах все остальные тоже повскакивали на своих коней, а Ричард сел позади Изабель на ее лошадку. Из всех присутствующих она единственная была на удивление молчалива. Но все уже позади, теперь ей самая пора снова заговорить с ними.

Она сидела перед ним, не проявляя не малейших признаков неудовольствия. Но и без радости. Он хотел, чтобы она заговорила с ним, ругала его, упрекала, дразнила, задавала вопросы, но только не молчала. Только не Изабель, которая никогда ничего от него не скрывала. Он не знал, что говорить ей, когда она вот так молчит. И он боялся спрашивать ее, что у нее на душе. Ричард усмехнулся. Он встал лицом к лицу с Хенли, с Бертрадой, со всем Молтоном. Он посмотрел в лицо своему греху, понял, чем он был, а чем не был. Он кричал о своем преступлении во всеуслышание и не чувствовал при этом ни страха, ни опасения, которые навалились на него теперь, когда он обнимал свою жену. Достаточно одного ее слова – и исчезнет та радость, которую он ощутил после своей маленькой победы.

Но он должен заговорить с ней. Он не может лишиться Изабель даже в малом.

– Мне необходимо твое прощение, Изабель. Если у тебя достанет милосердия, чтобы простить меня.

С тихим вздохом она произнесла:

– За что мне прощать тебя?

– За Бертраду. – Как легко сейчас вылетело из его губ это имя, оно потеряло былую власть над ним.

– Ты бы лучше спросил, могу ли я простить Бертраду за то, что она отобрала у меня то, чего я хотела больше всего в этой жизни, – сказала она дрожащим голосом.

– Она не взяла ничего, что бы я не отдал добровольно, – мягко возразил Ричард, прижимая ее к себе в надежде хоть как-то облегчить боль, которую причиняли ей его слова.

– Ах да. Можно сказать и так, – едва слышно проговорила Изабель.

– Я сделал это, Изабель, и ты знаешь, что это правда.

– Да, она забрала и твое тело, и твою близость, и твое сердце, и даже мои мечты о тебе. Но я не буду оплакивать свои мечты о Ричарде, это уже в прошлом, – говорила она, подняв лицо к небу и часто-часто мигая, стараясь прогнать слезы.

– Но я здесь, Изабель, – прошептал он. Его дыхание легонько овеяло ее волосы, будто успокаивая. – Я – твой.

– Потому что Господь принудил тебя к этому.

– Я только рад, что Бог выбрал для меня именно этот путь, – улыбаясь сказал он.

– А развлекаться с Бертрадой тебе тоже Господь велел?

– Нет!

– Нет. Ты сам выбрал Бертраду!

Да, если она верит в такое, это грызет ее сердце. Ведь если бы он сам поверил в то, что она выбрала Адама, его сердце разорвалось бы на тысячу частей!

– Я не выбирал Бертраду.

Изабель медленно повернулась к нему

и посмотрела в его темные глаза.

– Я хорошо понимаю, что всю эту игру задумал Хенли, но не отрицай, что ты считаешь ее красивой и что…

– Я ничего не буду отрицать, – резко сказал Ричард. – Особенно свою ответственность за случившееся. Хенли сыграл здесь свою роль, Бертрада – свою, но никто насильно не толкал меня в ее постель. Это был мой собственный выбор. Я знал, что делаю. Я не был ослеплен.

Изабель молчала. Каждое биение сердца жгучей болью отдавалось в истерзанной горем груди. Он не был ослеплен. Это неправда. Ведь он не был тем животным, которым считал себя, а значит, он не мог иметь связь с Бертрадой, если не любил ее. Он любил ее. Ричард сам выбрал ее. Он не выбрал Изабель. Бог силой соединил их в ответ на ее мольбы. Это правда, и Изабель понимала это. Ведь она молилась о том, чтобы Ричард стал ее, и так оно и случилось, разве нет?

– В чем дело, Изабель? – мягко спросил он. Они ехали в конце процессии, их слова не были слышны остальным.

– Я верю тебе, – ответила она срывающимся голосом. – Я верю тебе. Ты не лег бы в постель с Бертрадой, если бы тобой не руководило какое-то сильное чувство, более сильное, чем похоть. Чувство любви. Никто не толкнул бы тебя в ее объятия, если бы она не владела твоим сердцем. Ты любишь ее.

– Я не люблю Бертраду, – грубо бросил он, крепче обхватив ее за узкую талию.

– Сейчас, может, и нет, но…

– И никогда не любил.

– Но так должно было быть, – возразила она. Она ведь так хорошо его знает.

Ричард слышал в ее голосе всю горечь невыплаканных слез.

– Изабель, ты слишком высокого мнения обо мне, – прорычал он. – Обычно я не вижу в этом ничего зазорного, но сейчас…

– Я знаю тебя, Ричард, – перебила она. – В ее объятия тебя толкнула не слепая страсть.

– Да, это была страсть к тебе! – выпалил он, гневно дернув за узду.

Страсть к ней, к Изабель?

Страсть к ней?

Это невозможно. Ричард никогда не хотел ее, даже когда считал себя похотливым животным, когда его похотливые мысли нашли свое удовлетворение, он и пальцем не прикоснулся к ней. Он прикасался только к Бертраде. И толкнула Ричарда на этот поступок не бесконтрольная похоть. Теперь они оба знают об этом.

Твердо уверенная в том, что ей известна истинная причина, она ответила:

– Ты не испытывал ко мне страсть.

Ричард только закатил глаза.

– Ты просишь от меня признания, а затем совершенно переиначиваешь значение моих слов! Я говорю тебе то, что знаю, то что чувствую. Или ты думаешь, что я не знаю собственных мыслей? Желаний собственного сердца?

– Я часто задавалась этим вопросом, – сказала она.

– Неудивительно. Говорю тебе, хотя мне и стыдно в этом признаваться. Сегодня для меня день откровения и раскаяния, так что тебе придется выслушать то, что я скрывал от тебя все эти годы.

Она ждала. Его признание будет ужасным: она отчетливо слышала нотки ужаса в его голосе. Сегодня день откровений, и она должна выслушать его. Изабель вся съежилась, ожидая, что тяжесть его признания вот-вот рухнет ей на плечи.

– Тот день в конюшне, – начал он напряженным голосом. – Ты помнишь его?