Брачный контракт, или Who is ху…
Шрифт:
Аня прибежала на причал, она видела, как работали водолазы, как доставали с помощью сетей и лебедок то, что раньше было смыслом ее жизни. В эти минуты медленно умирала она сама. Истерики не было, пришло обыкновенное трезвое понимание, что жизнь ушла. Андрейка – взрослый, маме много не надо, от нее ничего не зависит. В голове сработал автопилот. Мозг включился на полную катушку. «Ох, это уже произошло, я ничего не могу с этим поделать, я могу сделать для него последнее хорошее дело – похоронить его так, как он хотел. Он так много говорил о смерти, что я практически уже провела генеральную репетицию – боже, как цинично!» Голова работала на удивление четко. Аня позвонила друзьям и родственникам. Слава богу, ей не пришлось самой заниматься организацией похорон. Она отдалась горю настолько, насколько смогла, но мысли ее были далеко, потому что решение уже было
– Не надо развеивать прах над водой, это отвратительно, так делают только для дьяволов, это кощунство! – шуршали вокруг тетушки.
«Они не понимают, что не выполнить его волю я не могу. Что такое прах – это просто сожженные килограммы органов, внутри которых нет никакой сущности. А вдруг человек сгорел на воде, тогда его прах так или иначе окажется там. Нет, сделаю, как он велел».
Дальше все было как в тумане – крематорий, красивый гроб, прощание, пламя топки – и все. Аня ловила себя на том, что в голову лезут дурацкие мысли. Она пыталась определить, сколько весит прах, ей казалось, килограмма полтора. Затем поехали на причал развеивать прах, слава богу, никто не орал дебильными голосами.
Потом были поминки. Сначала в ресторане, а затем дома. Мама сказала, что Анюта держалась молодцом.
В этот момент Аня открыла маме свои планы.
– Не могу тебе ничего запретить, ты взрослая женщина, у тебя взрослый сын, прошу только, пережди какое-то время, дай себе срок хотя бы месяц. Тебе есть чем заняться, думаю, Георгий не зря просиживал над своими науками, может быть, какое-то его открытие изменит всю твою жизнь.
Мать как в воду глядела.
После девятого дня Аня решила наконец-то заняться кабинетом Георгия. Она так и не заходила туда ни до, ни после смерти мужа. Открывая дверь в эту запретную комнату, почувствовала, как прошибает пот от волнения.
Полумрак, множество книг, кассеты, диски, блокноты, тетради – компьютером Георгий не пользовался. Он всегда писал обыкновенной шариковой ручкой, у него был ежедневник, куда он педантично вносил расписание деловых встреч и планы на неделю.
Этот потрепанный ежедневник Dupont, застегнутый на серебряную кнопку, лежал на столе, полки справа и слева от стола были заполнены толстыми тетрадями с замусоленными уголками листов, видеокассетами и кипами журналов. Там же стояли коробки из-под обуви, в которых лежали фотографии. Это было так похоже на него, порядок в мыслях – порядок во всем. Нигде не валялось ни листочка с пометками, ни карандаша. Остро заточенные карандаши и простые шариковые ручки стояли в стакане тут же на полке, но так, чтобы до них было удобно дотянуться.
У Ани полились слезы. Она почувствовала себя в его мире, мире любимого и родного человека. Они на мгновение вновь были вместе. Если только все это правда и душа существует, то в этот миг она наверняка находилась в кабинете Георгия.
Все тетради были тщательно датированы, на них были наклейки с числами. Аня включила настольную лампу и села в кресло, решив посвятить этот вечер изучению трудов Георгия Мелидзе. Она знала, что ее ожидает нечто необыкновенное, готовилась к тому, что многого не поймет, но не полная же она идиотка, суть все равно будет ясна. В конце концов, покажет рукописи умным профессорам, которые тоже частенько бывали у них в гостях.
Аня взяла наугад одну из тетрадей и сквозь слезы быстро пролистала ее с конца. Почерк, конечно, у Георгия был не каллиграфический, более того, если бы она не была уверена, что это писал он, подумала бы, что какой-нибудь третьеклассник выводил свои каракули, выполняя домашнее задание. Буквы плясали в разные стороны, предложения были короткими и рваными, и это, кажется, были не научные труды. Это были самые настоящие дневники. Потому что каждый новый день был отмечен датой и даже временем, когда делалась запись. Аня рассеянно пролистала еще пару тетрадей и решила, что нужно начинать чтение с самых ранних записей, которые как раз совпадали с началом их совместной жизни. В тот момент, когда ей пришла в голову эта мысль, ее внимание привлекла одна фраза. Видя ее перед глазами и зная наверняка, что это писал Георгий, Аня подумала, что у нее начались галлюцинации. Даже не фраза, а слово: «глумились…», а дальше «…как могли, но кайфа не было. Весь процесс – с трудом на троечку». Между прошлым и настоящим пронесся миг, про который говорят, что в него уместилась бы жизнь. Внутри все заколотилось, кровь прилила, затем отхлынула от лица, оставив на лбу холодные капли пота, в ушах противно зазвенело, а глаза и мозг делали свое. Она глубоко вздохнула и прерывисто выдохнула, так учил делать Георгий в минуты волнения. Аня затормозила перелистывание и вернулась к началу описания. Слезы пропали, стало любопытно и страшно.
«20 февраля. Утром все как обычно. У Анки день рождения. Подарил ей цветы, она ждала большего. Поехал купил кольцо. В ресторане подарил кольцо. При всех. Она плакала. Дура. Отвезли всех баб по домам. Поехали на работу. На самом деле сняли проститутку. Глумились как могли, но кайфа не было. Весь процесс – с трудом на троечку. Нас трое. Никита слабый, Андрея заставил работать. Он меня боится. Телка старалась, но день не мой. Снял на камеру. Сейчас смотрю и не понимаю, почему было плохо. Дома сразу закрылся у себя».
Сказать, что Аня удивилась, было бы неправомерно в этой ситуации. У нее перехватило дыхание, когда, перелистнув страницу, она прочла почти то же самое, только уже с использованием ненормативной лексики, то бишь нецензурной брани. То есть это была не тренировка слога или смена жанра, это было другое описание, другого дня, других действующих лиц, только процесс оставался прежним. Теперь он описывался в стиле жесткое порно.
Ознакомившись с подробностями приблизительно одного месяца жизни Георгия, Аня подсчитала, что смена стилей и участников сексуальных игр теперь уже очевидного полового гиганта Горы произошла восемнадцать раз за один только месяц. То, что это был куцый февраль, даже не високосного года, только ухудшало ситуацию. У Ани не оставалось сил на то, чтобы заняться детальным изучением оставшихся научных трудов, но, бегло просмотрев другие тетради, она уяснила, что единственное место, куда их возьмут с удовольствием, – это корабль дальнего плавания, второй год курсирующий без захода в порты, забитый озверевшими от воздержания матросами, для которых краткий и доступный стиль изложения половых актов был бы хорошим подарком для группового чтения перед сном. В крайнем случае могла подойти подводная лодка. На космический корабль вряд ли пропустили бы.
В аналогичные места можно было бы отправить и видеокассеты, такая бытовая порноколлекция под названием «Как я и иногда мои друзья проводим досуг», и фотографии (господи, ну они-то зачем?), и журналы с портретами предлагающих свои услуги женщин легкого поведения и тяжкого труда (судя по видео, им действительно не позавидуешь). Кто не очень хорошо знаком с представителями философского жанра, наверное, был бы неприятно удивлен, если бы узнал, что наличие черно-желтого синяка на одном глазу, или трясущийся жидкий животик, или мохнатая растительность на всех частях тела, или (да, наверное, достаточно)… дополнительно стимулируют эрекцию у гигантов мысли. Можно только догадываться, какие еще стимулы в виде ароматов, насекомых, сопутствующих заболеваний (отдельный вопрос, потому что condoms не использовали) и прочих украшений таинства секса присутствовали в эти романтические минуты. Надо отдать должное тому, как покойный заботился о своем здоровье, не менее раза в неделю посещая доктора-венеролога. Об этом тоже было написано в дневниках. С присущей Горе педантичностью возле портретов бывших в употреблении проституток стояли оценки по пятибалльной системе или размер груди, напоминалки (что именно получается лучше всего) и, вероятно, номера телефонов.
Никогда еще Аня не испытывала такой бури эмоций: от тоскливого разочарования до безудержного гнева, явного злорадства, при котором слово «погиб» менялось на слово «сдох», и ощущения собственного бессилия. Слова, которым можно было бы описать Анину оценку двуличия мужа, не придумал ни один язык мира. Предательство – нет, пожалуй, это по отношению к приятелям, которых он приглашал в компанию и вряд ли предупреждал о том, что будут производиться видеосъемки; подлость – это по отношению к сыну Андрею, которого он заставлял принимать участие в оргиях; издевательство – это по отношению к ней, когда он бил ее ногами всякий раз, будучи с похмелья не в духе. Пожалуй, только одна оценка могла приблизительно соответствовать истине. Болезнь. Необъяснимая, коварная болезнь могла творить с человеком эти перевоплощения. Но если так рассуждать, выходит, что вокруг одни больные люди: по итогам просмотра домашнего архива среди действующих лиц сериала не оказалось лишь пары-тройки приятелей, вероятно, техника дала сбой. Название сериала появилось в голове само собой: «Досуги веселого Гоши».