Брачный сезон в Уинчестере
Шрифт:
Леди Радстон ещё раз убедилась в истинности своего умозаключения о молодом Шелдоне. Высокомерный наглец. Просто негодяй. Строит из себя принца. Но пятнадцать тысяч годовых… Она вздохнула. Сейчас ей приходилось довольствоваться пятьюстами фунтами в год, — это ей-то! То ли дело был Невил! О, как быстро — в одно мгновение — он потерял голову, каким был влюбленным безумцем… Этого с ума не сведёшь, что ни делай. Шелдон даже не заметил её новый веер, ни снизошёл до комплимента, не уронил ни единого лестного замечания о её внешности. Странно, но и на молоденькую вертихвостку Иствуд он тоже не смотрит. Что за пуритан выпускают из Кембриджа? И этот сокурсник его — Монтэгю, жаль, младший сын, — тоже не обратил на неё ни малейшего внимания, но тот хоть, сразу видно, потерял голову от Коры. А этот — пень бесчувственный. Сколько ему? Двадцать три? Или двадцать пять? Непонятно…
С этими мыслями она отошла от него, но в одиночестве он пробыл не более трёх минут.
— Добродетель, возможно, бесценна, но она не окупает себя, Лоренс, — услышал неожиданно Шелдон голос Вивьена Тэлбота, — люди не столько страдают от своих пороков, сколько от того, что им мешают ими наслаждаться.
— Да, но попробуй продекларировать подобное перед старыми моралистами и святошами, — заклюют. Не могу понять, то ли мораль присуща старым глупцам, то ли, напротив, всем глупцам свойственно под старость впадать в морализаторство?
— Что в лоб, что по лбу. Но, похоже, столь вожделенный для тебя графский сынок Шелдон в свои двадцать с небольшим — ничем от этих старых глупцов не отличается.
— Ну, у него есть достоинство, Вив, которое перевесит не только склонность к ханжеству, но и сотню других самых нестерпимых добродетелей — пятнадцать тысяч годовых. К тому же, ты слыхал? Его сиятельство Брайан Шелдон в прошлом году выкупил поместье Олдэби у разорившегося Стивена Бартона, а в январе приобрёл Лэдингплэйс, и даже, говорят, присматривается к замку Глумэвеньюз. С таким состоянием и собственностью можно позволить себе не только морализировать — но даже проповедовать добродетель с амвона.
Оба рассмеялись и быстро разошлись.
Шелдон задался риторическим вопросом, почему это каждый хочет иметь репутацию благородного человека, но норовит купить её, как правило, за чужой счёт? Потом тяжело вздохнул, опершись на перила балкона, долго смотрел в ночь. Едва он созрел духовно, он начал искать уединенной жизни, чтобы убежать от этих подлых и извращенных умов, которые потеряли дорогу к Небу. Но они всегда обретались рядом. Шелдон подумал было, что вполне может уже и откланяться, но после услышанного подходить к Тэлботу прощаться не хотелось, однако деваться было некуда, и спустя несколько минут он вернулся в гостиную.
Здесь вновь в центре внимания был хозяин.
— Эти французские безбожники пытались уничтожить самое важное — божественные принципы морали. Но ведь всё, что строится на безбожных и порочных принципах, рано или поздно разрушится. Истинная мораль — не в переустройстве мира, но в борьбе с собственной порочностью, — продолжал Вивьен, — вы согласны, мистер Шелдон?
«Лицемерие — всё же принципиальное признание и точное понимание нравственной нормы, при внутреннем презрении к ней», подумал, вспомнив слова своего университетского наставника Джеймса Хоупа, Раймонд, молча оглядев Вивьена.
И что-то в его взгляде, отяжелевшем и мрачном, даже чуть испугало Тэлбота.
Глава 9,
Воистину, недобрая фея пошутила над мисс Энн Гилмор, своими чарами заставив её плениться на вечере у Сейвари тем, кого она увидит первым входящим в двери бальной залы. Первым вошёл Вивьен Тэлбот. Мисс Гилмор была покорена сразу, даже не отдавая себе отчёта в том, что происходит. Почему? То ли разгадка была в его улыбке, обнажавшей прекрасные зубы, то ли сам взгляд, которым Вивьен одаривал женщин, был нежен и мягок, то ли вкрадчивая и льстивая речь, обволакивая нежной паутиной женские сердца, очаровывала. Но что толковать об этом? Ведь даже премудрый Екклесиаст уверял, что четырех вещей он не понимает — пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице…
Дальнейшие встречи на званых обедах и музыкальных вечерах только усугубили её влюблённость.
Почти то же самое произошло и с мисс Элизой Харди, юной и весьма темпераментной особой, которую Вивьен пленил тем удивительным шармом, что рисовался ей обязательным для обаятельного молодого человека. Ей ничуть не понравился виконт Шелдон — да, слов нет, красив, но такой чопорный. Ничего романтичного!
Нежное чувство одаряет душу тем восприятием, которого нельзя ждать от равнодушия. Мисс Гилмор скоро заметила, что тот, чьё присутствие заставляло её сердце колотиться в груди, отдаёт предпочтение вовсе не ей. Они с Корой не были подругами, воспитывались в разных пансионах, но вражды между ними никогда не было. Теперь Энн почувствовала раздражение. Она видела, что на самом деле Кора предпочитает Раймонда Шелдона, да и всё общество полагало, что они созданы друг для друга — оба красивы и богаты — чего же лучше? Заигрывания мисс Иствуд с мистером Монтэгю казались Энн пустым кокетством, но когда мисс Коре, улыбаясь, протягивал руку Вивьен Тэлбот, Энн трепетала. Сидя напротив Коры за столом, она наблюдала за ними троими и то, что она видела, совсем не радовало. Мисс Кора была раздражена поведением виконта, мистер Монтэгю пожирал её глазами, мистер Вивьен Тэлбот был остроумен и обаятелен, и его внимание было всецело поглощено мисс Иствуд. Мисс Гилмор грустила, хоть истории и анекдоты Вивьена были игривы и заставляли всех улыбаться.
При этом ни она, ни Тэлбот, ни мисс Кора не заметили нескольких весьма странных взглядов, брошенных на них Лоренсом Иствудом. Как не хотел Лоренс породниться с Шелдонами, он не особо препятствовал приятелю Вивьену в его ухаживаниях за Корой, но, заметив внимание мисс Гилмор, обращенное на Вивьена, помрачнел. Пьяные кутежи и попойки, плата за азарт — карточные долги, тайная подружка, горничная его матери, стоившая весьма недёшево, навязчивая тяга к роскоши и мотовство — всё это вконец расстроило состояние Иствуда. Только женитьба могла основательно поправить его дела, но приличное приданое, способное это сделать, было только у мисс Сейвари-младшей и у мисс Гилмор. Но Глэдис была, по его мнению, ничем не краше тэлботовой сестрицы, и десять тысяч, на которые её приданое было больше того, что давали за мисс Гилмор, не окупало в его глазах уродства, что, кстати, давало ему основание считать себя бескорыстным.
Не то, чтобы Лоренс Иствуд был эстетом и ценителем красоты, но ему, во-первых, хотелось считать себя таковым, а, во-вторых, кто же хочет, чёрт возьми, ложиться в постель с жабой? Немалый опыт порочности подсказывал мистеру Иствуду, что, жаба, сколько её не целуй, принцессой не станет. Мисс же Энн Гилмор была хорошенькой, что делало приятной не только перспективу получения сорока тысяч приданого, но и позволяло с улыбкой думать о предстоящих радостях семейной жизни, кои Иствуд ещё не пробовал.
Отказываться от этих планов Лоренс не собирался. Решение было простым, и осуществил его Иствуд без малейшего труда. Надо было только не дать Вивьену ближе познакомиться с мисс Гилмор. Пусть уж лучше увивается вокруг Коры. Но для этого надо, чтобы и Кора приветливо улыбалась ему, не отвлекаясь на Монтэгю. Такого зятя ему не надо — и небогат, и дерзок, и ещё строит из себя святошу. А между тем, Вивьен рассказывал достаточно… Да и не только он.
Иствуд заговорил о Монтэгю с сэром Чилтоном, старший сын которого тоже закончил Кембридж, постаравшись, чтобы разговор услышала Кора. Сэр Остин, крестный Коры, как-то при нём уже высказывался на счёт Монтэгю и сейчас Иствуд полагал, что сэр Остин скажет достаточно, чтобы перепугать сестру. И впрямь, сэр Чилтон, лениво рассматривая свой портсигар, подтвердил слышанное от своего старшего сына Эдгара, что слухи о распутстве мистера Монтэгю далеко вышли за пределы Кембриджа, а о некоторых его извращенных склонностях и говорить омерзительно.