Брачный сезон
Шрифт:
Я сказал:
– Прекрасная погода. Решил вот зайти.
Она еще больше выпучила глаза, но реплики не последовало. Я продолжил:
– Я подумал, может, вам будет интересно получить последний бюллетень о здоровье Гасси, поэтому взял и приехал на «молочном» поезде. Рад сообщить, что Гасси успешно поправляется, запястье еще плохо гнется, но отек начал спадать, и боль прошла. Шлет свои наилучшие.
Она знай себе молчит, sotto voce [ 5 ], как безмолвная гробница, поэтому я продолжил разговор в одиночку. Теперь, по моим понятиям, следовало вкратце остановиться на
5
Вполголоса (ит.).
– Вы, наверное, задаетесь вопросом, – говорю я, – что я делал за этим диваном? Я спрятался там по внезапному душевному порыву. Знаете, как бывает, тебя вдруг ни с того ни с сего подмывает совершить какой-нибудь поступок. И еще вы, должно быть, удивляетесь, зачем я присвоил эту художественную фотографию? Отвечу вам: я увидел ее тут на столике и прихватил, чтобы отдать Гасси. Хочу немного поддержать и подбодрить его в ваше отсутствие. Ведь он, как вы понимаете, по вам истосковался, и мне подумалось, пусть он поставит ее на тумбочку и время от времени созерцает. У него, конечно, и так уже их навалом, этих вылитых подобий, но лишнее никогда не помешает.
По-моему, неплохо получилось, тем более сколачивалось в спешке, на ходу, так сказать, и я рассчитывал, что мне ответят улыбкой и скажут: «Да-да, конечно, отличная мысль!» Но вместо этого Бассет только медленно, скорбно покачала головой, и в глазу у нее блеснула слеза.
– О, Берти! – проговорила моя собеседница.
Я всегда затрудняюсь подыскать правильный ответ, когда мне говорят: «О, Берти!» Тетя Агата сплошь и рядом ко мне так обращается, и каждый раз я оказываюсь в полной беспомощности. Правда, у Бассет это сейчас прозвучало совсем не так, как у тети Агаты, более жалостно, чем сурово, но результат тот же самый. Я стою – и ни тпру ни ну.
– О, Берти! – повторяет она еще раз. – Вы читаете романы Рози М. Бэнкс?
Меня немного удивила такая внезапная перемена темы. Но от сердца отлегло. Разговор о современной литературе должен был, по моим понятиям, разрядить атмосферу. Литературные разговоры тем и хороши.
– Не так чтобы очень, – ответил я. – Бинго говорил, что они идут нарасхват.
– И вы не читали «Мервин Кин, клубный завсегдатай»?
– Нет, как-то не довелось. Хорошая вещь?
– Изумительная!
– Надо будет занести в мой библиотечный список.
– Вы уверены, что не читали этого романа?
– Совершенно! Я вообще, честно сказать, стараюсь от сочинений миссис Бинго держаться подальше. А что?
– Такое поразительное совпадение… Рассказать вам, что случилось с Мервином Кином?
– Давайте.
Она проглотила комок в горле. И только после этого тихим, до дрожи прочувствованным голосом стала рассказывать:
– Он был молод, богат и хорош собой, служил офицером в Колдстримском гвардейском полку, и все, кто его знал, перед ним преклонялись. Люди завидовали ему.
– Еще бы. Такой счастливчик.
– Но на самом деле завидовать ему не стоило. В его жизни была трагедия. Он любил Синтию Грэй, самую красивую девушку в Лондоне, но, когда он уже совсем собрался объявить ей о своих чувствах, оказалось, что она помолвлена с сэром Гектором
– Отчаянный народ эти полярники. Их надо остерегаться, как коршунов. Ну, и понятно, он тогда воздержался открывать свои чувства? Решил, что лучше промолчать, так?
– Так. Он ни словом не обмолвился о своей любви. Но втайне продолжал Синтию боготворить, веселый и бодрый с виду, но снедаемый непрестанной болью изнутри. И вот однажды ночью к нему является ее брат Лайонел, повеса, попавший в дурную компанию, и признается, что совершил тяжкое преступление и ему грозит арест, если Мервин его не спасет, взяв вину на себя. И разумеется. Мервин согласился.
– Ну, и дурак! Зачем?
– Ради Синтии. Чтобы спасти ее брата от тюрьмы и бесчестия.
– Но его же тогда самого бы упекли! Это он, стало быть, из виду упустил?
– Нет. Мервин отлично понимал, что его ждет. Но он признался в преступлении и пошел в тюрьму. Когда, седой и разбитый, он вышел на волю, оказалось, что Синтия вышла за сэра Гектора, и тогда он отправился в Южные моря и стал вести жизнь бродяги. Время шло. И вот однажды Синтия и ее муж прибыли по дороге в экспедицию на тот самый остров, где он жил, и остановились в губернаторском доме. Мервин увидел ее, когда она проезжала мимо в коляске, и она была по-прежнему прекрасна, их взоры встретились, но она его, естественно, не узнала, у него была борода и лицо изменилось, так как, чтобы забыть свою любовь, он несся по жизни галопом навстречу гибели.
Я вспомнил шутку в какой-то газете, что теперь навстречу гибели незачем нестись галопом, достаточно медленно и задумчиво перейти через улицу, на которой большое движение. Но решил не рассказывать, а придержать до более благоприятного раза.
– Он узнал, что на следующее утро она уезжает, а у него не было ничего на память о ней, и он залез ночью в губернаторский дом и похитил с ее туалетного столика розу, которая в тот вечер была у нее в волосах. А Синтия застала его там и, конечно, была очень расстроена, когда узнала его.
– На этот раз она его узнала?Он, значит, бороду сбрил?
– Нет, борода у него осталась, но Синтия узнала его, когда он назвал ее по имени, и там идет очень сильная сцена: он рассказывает ей, что любил ее всю жизнь и пробрался сюда, чтобы похитить ее розу, а она рассказывает, что ее брат умер и на смертном одре покаялся в совершении того преступления, за которое заключили в тюрьму Мервина. И тут входит сэр Гектор.
– Неплохо закручено.
– Он, конечно, подумал, что Мервин – грабитель, и выстрелил в него, и Мервин умирает с розой в руке. Звук выстрела разбудил всех в доме, вбегает губернатор и спрашивает: «Что-нибудь пропало?» А Синтия отвечает тихим, еле слышным голосом: «Только одна роза». Так закончилась жизнь Мервина Кина, клубного завсегдатая.
Мне, конечно, было трудно прямо с ходу сообразить, как правильнее по этому поводу высказаться. В конце концов я произнес «О!» и «А!», но сам чувствовал, что это еще не совсем то. Потому что я как-то слегка опешил. Я, конечно, знал, в общем и целом, что миссис Бинго сочиняет самую немыслимую белиберду на свете – даже Бинго всегда старается переменить тему, когда разговор заходит о творчестве его благоверной, – но что она способна создать такое, этого я даже и представить не мог.
Но злодейка Бассет тут же отвлекла мои мысли от литературной критики. Она снова уставилась на меня глазами-блюдцами, в которых еще заметнее прежнего дрожала светлая слеза.