(Брак)ованные
Шрифт:
— Что-то нужно распечатать или найти? — вкрадчиво спрашиваю. Евсеев восседает в кресле генерального, только вид у него совершенно нерадостный. Брови сведены к переносице, на лбу залегла складка, портящая мужественное лицо. Плечи напряжены, а рука выстукивает дробь ручкой по столу.
— Нет, смотри, — он кладет на край стола с моей стороны документ.
— Что это? — бегло пробегаюсь по бумаге взглядом. Суд, оспаривание договора дарения, признать ничтожной в связи с незаконностью соглашения. Чего? Взгляд наконец возвращается к имени. Это же… — Ваша сестра?..
— Там же все написано, — бросает
— Вы не звонили ей? — спрашиваю вкрадчиво. Босс подавлен, и теперь я отчетливо вижу, как его морально размазало. С предательством всегда тяжело справиться, а когда оно из семьи, то почти невозможно. Неосознанно тянусь рукой, чтобы утешить, пригладить волосы и просто по-человечески поддержать, но останавливаюсь на полпути и прячу ладонь за спину. Нельзя, он же начальник. «Но еще и человек», — эхом стучит сердце, которое я бесцеремонно затыкаю, отказываясь слушать.
— Говорит, что настроена выиграть дело, — бурчит сдавленно. Евсееву нужна пара секунд, чтобы прийти в себя. Он резко выпрямляется, оценивает меня, думая, насколько сильно раскис передо мной, и, убедившись, кивает согласно. — Позвал я вас не за тем, чтобы душу изливать. В общем, чтобы выиграть дело нужно слишком сильно стараться. И простым штампом уже не отделаешься, нужно будет доказать, что у нас настоящие чувства, а не просто прихоть деда и договорной брак. На это я не могу просить вас согласиться. В конце концов, процесс может затянуться на годы, так что…
— Вы откажетесь от компании? — не верю тому, что слышу. Он ведь был готов на все, чтобы сохранить собственное детище, которым успешно управляет.
— У меня не будет другого выбора. Но сейчас не обо мне. Точнее, не только обо мне, — снова не дает мне задавать вопросы. — Я обо всем договорился: завтра нас разведут. Я выплачу все, что должен был, и мы продолжим работать, как и раньше. Утром заеду за вами.
Слова дробью летят в грудь. Я ведь ждала развода. Очень сильно. Еще до того, как в паспорте появился штамп. А теперь не испытываю блаженной радости от того, что скоро перекочую в статус счастливых разведенок.
Глава 12. Ксюша
Два дня. Евсеев откладывает наш развод на чертовых два дня. Освобождает меня от работы, разрешает не приходить в офис, потому что сам вдруг улетает в какую-то внезапную командировку. И отчего-то мне кажется, что никуда он не поехал, а засел в квартире и придумал сотню выгодных выходов из ситуации. Либо просто напился, что еще хуже.
Указы начальства я не нарушаю, поэтому сижу дома, покусываю наманикюренный ноготь и жду, когда объявится Евсеев, чтобы мы вновь стали чужими людьми и пересекались исключительно по рабочим вопросам.
Ночью не могу уснуть от потока мыслей: в голове снова Евсеев, которого затягивает в болото семейных дрязг, даже отчетливо вижу протянувшуюся к горлу Мирослава ладонь Якова Игнатьевича. Просыпаюсь в холодном поту. Открываю глаза и тупо пялюсь в ночную темноту, переводя дыхание. В животе урчит, желудок требует еды, чтобы успокоить разыгравшуюся фантазию, поэтому под покровом тьмы крадусь на кухню, надеясь не разбудить Тему, который дрыхнет на
Душа требует сладкого. И соленого. И мучного. И с шоколадом. Хмуро осматриваю забитый едой холодильник, потому что порывом бессознательного накануне вечером я скупила половину супермаркета. И пока думаю, что все же хочу: омлет или яблочные оладьи, руки принимаются готовить совершенно иное, заставляя мозг сосредотачиваться на рецепте.
Не замечаю, как темнота за окном сменяется густыми сумерками, а затем и вовсе солнечным светом, от которого пищевые блестки на кексах сияют, превращая еду в произведение кондитерского искусства. Даже не чувствую усталости, колдуя над еще одним шедевром.
— Тебя уволили, что ли? — утром Артем вваливается в кухню и удивленно осматривается, потирая сонные глаза. На лице складка от подушки, а спина сгорбилась от прохлады без теплого одеяла под боком. — Нахрена столько кексов и тортов?
Вопрос выдергивает меня из состояния глубокой задумчивости, и я наконец оцениваю результат бессонной ночи и измученного утра: столы действительно ломятся от количества сладостей, и это еще Тема не смотрел в холодильник, где застывает суфле.
Устало плюхаюсь на стул и закрываю лицо руками. Что я натворила? Последний такой порыв с готовкой меня настигал в двадцать один, когда жених решил, что нам больше не по пути и бросил меня за месяц до свадьбы. Дальше никаких спонтанных приступов и гор еды, потому что все в жизни мне худо-бедно удавалось контролировать.
И теперь снова.
— Мне надо было подумать, — мычу и сдерживаюсь, чтобы не выть.
— Ну так и думала бы с бокалом вина, че кухню-то забивать хренью? — Тема подхватывает еще теплый кекс, к которому уже отсажен сырный крем для украшения, и кусает его. — Ладно, пойдет, — ставит суровую оценку моим кулинарным способностям родной брат и, кажется, отправляется собирать вещи. Посылаю ему угрожающе-испепеляющий взгляд, и Артем, запихнув остаток кекса в рот, поднимает руки в извиняющемся жесте. — Осознал ошибку, кексы топ, ты супер.
— То-то же, — распрямляю плечи и горделиво вздергиваю подбородок.
— Лучше расскажи, что у тебя случилось, — включает кофемашину и достает две кружки, удивительным образом размещая их на столе между кексами. Наблюдаю за его уверенными движениями и осознаю, что брат очень быстро повзрослел. Теперь передо мной не бесящийся в переходном возрасте мальчишка-сопляк, а парень, собранный и достаточно серьезный для своих лет. Капитан команды, значит, ответственный и в целом добрый. Такому и тайну доверить не страшно.
Сомнения гложут. С одной стороны контракт, а с другой — мое моральное состояние, от которого портится и физическое: после кухонного марш-броска дико болят шея и плечи. Это Евсееву просто — мужчины не переживают столько эмоций, не занимаются выстраиванием миллионов догадок и вообще решают все в два счета. Я и так уже приняла сотню решений самостоятельно, куда мне такое важное одной тащить.
— Только обещай не ржать, ладно? — переступаю с ноги на ногу. Была не была. — И лучше сядь.
Артем смотрит с сомнением, явно жалея, что предложил свободные уши для моих бед, но все же садится, прихватив чайник, в который отцедился кофе. Разливает его по кружкам и бросает в свою три ложки сахара.