Брак по-эмигрантски
Шрифт:
Они куда-то ушли, а я и Гарик остались в коридоре. Прошло минут двадцать. Адвокаты вышли с высоким мужчиной, похожим на большого наглого кота. Он был круглым, лоснящимся, с торчащими вверх усами и под ними улыбкой от уха до уха. Пиджак расстегнут, руки — за поясом брюк. На всех посматривал свысока, громко смеялся и разговаривал с явным превосходством. Наши адвокаты послушно кивали, как дети перед учителем.
Шах подошёл к Гарику, а Рвачёв схватил меня и потащил в другой конец коридора.
— Кто это? — на ходу успела спросить я.
— Помощник
— Ну, всё, я пропала! — простонала я. — Этот наглец меня засудит!
— С чего ты взяла? — Рвачёв резко остановился и гордо на меня посмотрел. — А я на что? Значит, так. Этот помощник — очень умный мужик! Он посмотрел документы, послушал нас, — Рвачёв приосанился, — и объявил, что твой муж вообще права на развод не имеет, а всё, что они представили в виде обвинения, — полная ерунда! Понятно? С другой стороны, он сказал, что даст развод, но только если его попросишь ты и только по той же статье 170-1, то есть за жестокое и бесчеловечное отношение к тебе! — от радости Рвачёв не мог спокойно стоять на месте. — Ты поняла? Ты поняла? — ликуя, переспрашивал он.
— А деньги?
— С деньгами надо подождать. Сегодня могут только развести, а суд о деньгах в следующий раз.
— Как в следующий раз? Я не хочу в следующий раз! Это значит, опять ждать, опять платить! У меня больше нет денег! Я и так живу на отрицательные величины!
— Ты не понимаешь! Если ты не согласна, всё равно наш вопрос перенесут! Сегодня и развод, и деньги рассматриваться не будут!
— Почему? Это по расписанию наш день, мы его ждали, все в сборе! Почему надо что-то переносить?
— Не будут и всё! Без «почему»! — Рвачёв уже злился.
Я вспомнила слова Бори Лишанского о том, что адвокаты будут делать всё возможное, чтобы тянуть время и обирать своих клиентов. Но почему американское правосудие позволяет проделывать подобные трюки, понять не могла. «Они тут все заодно!» — с раздражением подумала я.
— Скажи спасибо, что тебе формулировку меняют! — продолжал шипеть Рвачёв. — А когда ты придёшь на суд о деньгах с формулировкой, что к тебе жестоко и бесчеловечно относились, то, как ты думаешь, это поможет?
— Не знаю! Я только понимаю, что Гарик хочет развода, я ему его дам, и больше ему ничего не надо!
— А тебе числиться замужней женщиной надо? Сейчас тебе дают приличную формулировку развода, а потом твой муж докажет твою неверность и будет другая формулировка!
— Какая неверность? Он убежал ещё в мае, а сейчас декабрь!
— Не важно! Пока нет развода, ты — замужняя женщина и ни с кем встречаться не можешь!
— Ерунда! Что значит не могу? У меня нет мужа, он убежал сам!
— Короче, ты берёшь развод или нет?
— Лёша! — жалобно сказала я. — Я не знаю, что делать! Ты считаешь, брать? Ты же мой адвокат, посоветуй!
— Я считаю, брать! С новой формулировкой мы его догола разденем!
— Ну, хорошо, я согласна! — вздохнула я.
— Отлично! — обрадовался Рвачёв и потёр руки. — Тогда вспомни хоть один случай, когда твой муж на тебя кричал.
Я молча, тупо смотрела на Рвачёва.
— Ну?
— Не помню.
— Ты что? С ума сошла? Не помнишь, чтобы он кричал?
— Не помню. Он никогда не кричал.
— Не морочь мне голову! Все люди кричат, он не исключение. Думай! Придумай, в конце концов!
— Ой, вспомнила! — вдруг спохватилась я. — Один раз кричал! Даже юбку мою на пол бросил!
— Вот видишь! Когда это было?
Рвачёв записал что-то в блокнот и побежал в комнату около зала заседания. Я села у дверей в зал. Гарика было не видно. Через полчаса меня позвали. В большой комнате на возвышении сидел судья. Внизу стоял большой стол. Вошёл Гарик со своим адвокатом. Их посадили с одной стороны стола, Рвачёва и меня — с другой. Гарик сидел, опустив глаза в стол, пухлая нижняя губа была упрямо поджата. Телохранитель стоял у двери в зал и, не мигая, смотрел перед собой.
Судья меня что-то спросил. Я ответила:
— Да, сэр.
— Не «да, сэр», а просто «да»! Понятно? Повторяю вопрос!
Я смотрела на Гарика. На его лице не было ни стыда, ни сожаления. Одна только подлость.
Рвачёв спросил Гарика, правда ли, что он орал на меня за юбку.
— Да, — прошептал Гарик.
Судья объявил, что мы разведены за жестокое и бесчеловечное отношение Гарика ко мне.
Суд кончился. Рвачёв вскочил, схватил меня в объятия и при всех расцеловал.
— Ты с ума сошёл? — оторопела я. — Мы в суде!
— Ура! — радовался Рвачёв, как будто был не на разводе, а на свадьбе.
Мы вышли в коридор. Я столкнулась с Гариком, и он первый раз поднял на меня глаза. Я ухмыльнулась ему в лицо с такой злорадной ненавистью, на которую только была способна.
ДОЧКА
Вместе со своим другом я ждала маму у здания суда. Растерянно улыбаясь, она вышла с адвокатом, который от возбуждения не шёл, а подпрыгивал, заглядывая маме в лицо.
— Ну что, поздравляю? — спросила я.
— Не знаю. Развод дали с формулировкой за жестокое обращение со мной, а не с Гариком, но о деньгах пока ни слова, а это меня больше всего беспокоит. Долг же висит надо мной!
— Всё, всё! — ликовал Рвачёв. — Едем праздновать на Брайтон!
Мы расселись по машинам и поехали в русский ресторан. Я была не голодная. Мой друг тоже. Нам ещё предстояло ехать на день рождения, поэтому наталкиваться сытной едой не хотелось Мама, видимо, так перенервничала, что есть не могла совсем. Мы заняли столик в «предбаннике», маленьком уютном закутке при входе, где хорошо было слышно гремящую из главного зала музыку, но можно было беседовать, не надрывая глотку. Вокруг стояли красиво сервированные пустые столики, в глубине закутка пестрел цветными этикетками бар. Кроме нас в «предбаннике» никого не было. У стойки администратора, около входа, на стульях развалились огромные бритоголовые громилы с дубинками и пистолетами.