Брак у народов Северной и Северо-Западной Европы
Шрифт:
На протяжении XVII–XIX вв. у имевших достаточный доход слоев населения выкристаллизовываются в основном два мотива, или отношения к браку, находившиеся в резкой конкуренции друг с другом: коммерческая основа брака и любовь или привязанность вступавших в брачный союз.{337} У группы населения, стоявшей по своим доходам на социальной лестнице ниже средней буржуазии, где экономическое давление родителей на детей было ввиду невысоких доходов более слабым, уже с конца XVII в. наблюдалось падение патриархального авторитета. Кроме того, в этих слоях общества дети довольно рано покидали дом и устремлялись на заработки. Родители при создавшейся ситуации оказались неспособными полностью контролировать брак.
У фермеров, где крестьянский сын ожидал земельное наследство, или у сыновей ремесленников, надеявшихся получить в свою собственность инструменты, или у сыновей лавочников — в ожидании лавки и т. п. — дети старались следовать родительским советам и указаниям, даже если они не совпадали с их собственными желаниями. Прочие же уже с XVIII в. избирали партнеров сами. В дневнике йоркширского йомена Джеймса Фрэуэлла приведено много случаев вступления в брак детей по своему усмотрению, не только без согласия родителей, но даже без оповещения последних.{338}
Вступив в брак в среднем возрасте и зарабатывая на жизнь самостоятельно, дети чувствовали себя не только полностью экономически независимыми, но и практически чужими людьми, не связанными никакими обязательствами или надеждами (включая получение наследства) с семьей, в которой они были рождены и из которой вышли. Поздние браки, в свою очередь, резко тормозили демографический рост, поскольку исключали на 10–25 лет из производства населения зрелых в половом отношении женщин и создавали поколенный разрыв; в Англии вплоть до конца XIX в. редко можно было встретить в одном доме две поколенные пары, жившие вместе.
Нередко самостоятельности в выборе брачного партнера способствовало получение наследства от побочных родственников, которое сразу давало экономическую независимость не только от родителей, но и от тех или иных житейских обстоятельств. Так, например, в 30-е годы XIX в. некий Уильям Коул был шокирован женитьбой своего крестника на мисс Плюмтри, получившей наследство от своей тетки. Девушка не только не поставила в известность своих родителей, но и, что было самым ужасным, «сама сделала предложение».{339} В этом и других случаях, описание которых приводится уже с начала XVIII в., в том числе и в художественной литературе,{340} характерен один и тот же сюжет: дети, ставшие экономически самостоятельными, не прислушивались к советам и указаниям родителей. Более того, к середине XIX в. традиционная роль мужчины и женщины в процессе заключения брачного союза начала меняться. С одной стороны, женщины предлагали сами себя и свои средства будущему партнеру в брачной жизни, с другой — мужчины стремились путем брачного союза поправить свое материальное положение.{341}
Отношение к добрачному сожительству у англичан на протяжении всего XIX в. было отрицательным. С течением времени к нему стали относиться все более снисходительно, так как в средних и бедных слоях общества оценка этого факта уже зависела не столько от мнения родителей, родных и знакомых, сколько от самих вступающих в брак. Сложнее обстояло дело с нарушением ранее заключенного брачного контракта, вследствие чего обиженная сторона могла вчинить иск в суде к разорвавшему контракт, требуя от него денежного возмещения. Нередко, не разрывая брачного контракта, в случае несовершеннолетия одного из партнеров или недостатка финансовых средств, заключение брака откладывали на неопределенное время; инициатива в таких случаях, как правило, исходила от родителей.{342}
Брачные планы в тех слоях общества, которые имели крупную или среднюю собственность, играли огромную роль и строились в основном родителями.{343} В случаях неисполнения детьми своего долга, особенно когда были замешаны крупные финансовые расчеты, в ход пускались самые крайние меры. Детям, если они жили отдельно от родителей, посылались письма с угрозами лишения наследства, и нередко эти угрозы осуществлялись; в своем же доме их могли подвергнуть подлинному заточению; применяли даже телесные наказания; и если они все же проявляли неповиновение и вступали в брак по своей воле, то требовали от пасторов признания незаконным проведения брачной церемонии.{344} Те же, кто избирал своих брачных партнеров, исходя из духа «сыновьего» послушания, обращались за указаниями не только к родителям, но даже к своим непосредственным начальникам по службе.{345}
Зачастую дети, воспитывавшиеся в домах своих родственников при живом овдовевшем отце, что было нередко в XVII–XIX вв., становились перед трудноразрешимой задачей: слушать отца или мать, от которых они жили отдельно, но ожидали наследства, или слушать тех родственников, в доме которых они выросли. В таких случаях мотивом принятия того или иного решения опять-таки являлись финансовые расчеты: у кого больше наследуемого имущества, какие прибыли принесет брачный партнер и т. п. О любви или о привязанности, естественно, в данных обстоятельствах не могло быть и речи. Лишь один довод против будущего брачного партнера мог выдвигаться со стороны детей — иное вероисповедание.{346}
В фермерских зажиточных кругах в период с XVI в. до 80-х годов XIX в. существовал строгий контроль родителей или опекунов над выбором детьми брачного партнера. Наиболее ясно он прослеживается, например, по таким прижизненным завещаниям: «Моей дочери Мэрджери я даю 60 овец при браке с Эдвардом, сыном Рейнольда Шэфту из Токерингтона».{347} Подобные завещания составлялись и у более или менее зажиточного слоя ремесленников, т. е. в кругах мелкой буржуазии.{348} В неимущих слоях общества свобода выбора брачного партнера на протяжении всех веков вплоть до начала XX в. была неограниченная, поскольку над детьми не довлела экономическая власть родителей; они рано покидали дом и таким образом были лишены родительского надзора. Но это не означает, что при создании брачных союзов у них не было никаких препятствий. Им следовало приобрести какую-либо профессию и накопить достаточно средств для поддержания будущей семьи. Эмоции, здесь, как и в кругах зажиточных англичан, играли очень маленькую роль, уступая место коммерческим расчетам.{349}
Свобода выбора брачного партнера, постепенно развившаяся на протяжении XVIII–XIX вв., в большей мере относилась к мужчинам, нежели к женщинам. Дочерей воспитывали в строго англиканской традиции, и послушание было первейшим дочерним долгом. Даже если невеста откровенно ненавидела жениха, ей настойчиво внушали, что ее долг «подчиняться» (submit, obey) — слово, которое и поныне звучит из уст женщины в Великобритании при венчании в церкви. При полном исполнении воли родителей или опекунов в деле заключения брачного союза возникали так называемые типичные стандартные браки, построенные на коммерческой основе.{350}
Однако уже в XIX в. встречались браки и социально-смешанного характера. Обедневшие джентри охотно роднились со средней и мелкой буржуазией, а представители последней не без финансовой выгоды удовлетворяли свое тщеславие, беря в жены девушек из более аристократического слоя общества. «Нестандартные» браки чаще всего случались при полной обеспеченности одного из партнеров.{351}
В браке коммерческого типа семейная жизнь нередко не складывалась. Особенно недовольны были жены, которые утверждали, что в коммерческом браке многие мужья предпочитают супругам компанию собак и лошадей, другие спят со служанками и оставляют жен без внимания. Крайние случаи недовольства жен поведением своих мужей приводили к побегу женщин и заключению повторных браков, не дожидаясь смерти мужа.{352} В семьях лиц с ограниченными средствами мужчина становился подлинным деспотом; женщина же, начав свою сознательную жизнь в качестве даровой рабочей силы в доме своих родителей, продолжала ее в услужении за пропитание в чужом доме и кончала на службе своему мужу.{353}