Брак
Шрифт:
Мать Тима оставила ему сообщение, что уже вернулась в Лютецию (подразумевался Париж). Отец и мачеха Тима остановились в отеле «Герцог де Сен-Симон», что подтверждало догадки Эстеллы о богатстве и видном положении родных Тима, а еще казалось ей признаком утонченного вкуса, хотя номер забронировал Тим, выбрав ближайший из отелей.
Все понимали, что присутствие на свадьбе не только Сесиль, но и Джерри Нолинджера со второй женой создаст немало щекотливых ситуаций. Это Эстелла обсудила с подругами, зная, что подобные ситуации все чаще возникают и во Франции. Мадам Экс предложила самое простое решение, своего рода разделение труда. Следующий вечер Джерри и Терри Нолинджер предстояло провести у Дороти Штернгольц, в кругу ее
Анна-Софи испытала шок: повинуясь смутному предчувствию, она примерила свадебное платье и обнаружила, что оно не сходится на талии. Застегнуть все сорок крошечных пуговок было невозможно. Услышав ее крик, в комнату вбежала Эстелла, увидела дочь в незастегнутом платье, на миг решила, что Анна-Софи беременна и, к своему удивлению, испытала неожиданный прилив ликования.
– Ma ch'erie!
Но виной всему были три дня, проведенных в Америке.
– Наверное, они что-то подмешивают в пищу, – чуть не плакала Анна-Софи. – Мама, какие же они все толстые! Как мне теперь быть?
Они осмотрели все вытачки и боковые швы в надежде, что их удастся распустить, но результаты осмотра оказались неутешительными. Выслушав предложение сделать вставки, Анна-Софи расплакалась. Хуже того, пострадавшая рука до сих пор не влезала в узкий рукав.
– Придется тебе три дня поголодать, бедняжка, – заключила Эстелла.
Дрессировщик представил Крею отчет, как только тот приехал в замок.
– У мадам побывало несколько гостей, но не из числа охотников, – сообщил дрессировщик. – Никаких затруднений не возникло. Месье, живущий по соседству, так часто бывал здесь, что собаки уже признают его за своего. Никто из охотников не пытался вторгнуться в ваши владения, никто не стрелял. Остальное подробно изложено в отчете.
Крей долго изучал отчет, читал и перечитывал его и наконец поблагодарил дрессировщика.
Тим слушал, как Анна-Софи разговаривает с подругами по телефону, нахваливая Америку.
– Нет, в Лас-Вегасе мы не были… О, это страна читателей! Уверяю, я впервые видела столько книжных магазинов! И у каждого есть своя машина, притом огромная! Я купила несколько изумительных гравюр с птицами, одного француза, Жана Одюбона. Ими так восхищаются в Америке!..
На коктейле у Эстеллы все отметили, как красива Анна-Софи в своем темно-зеленом шелковом костюме. Правда, казалось, что костюм тесноват – жакет она так и не сумела застегнуть, зато сияла улыбкой. А до свадьбы оставалось всего два дня. Анна-Софи и Тим выглядели безмятежно-счастливыми, она восхищалась его товарищами по колледжу. Правда, они уже успели полысеть и отрастить брюшко, но были еще молоды и женаты на прелестных женщинах. Друзья Тима уже привыкли считать его закоренелым холостяком, удивились, узнав, что он отважился обзавестиcь семьей, и, в свою очередь, восхищались стройной и умной матерью Анны-Софи, отменной едой, элегантным убранством, сервировкой, изысканными букетами, тостами… Джерри Хоуарт, Грейвс Мюллер, Дик Трент и Питер Френч уже прибыли. На церемонии должны были присутствовать и другие знакомые Тима – все, кто смог взять небольшой отпуск, чтобы провести несколько дней в Париже или в очаровательных отелях Нормандии.
Американские друзья беседовали с французскими парами – знакомыми Анны-Софи, приглашенными Эстеллой. Все франко-американские разговоры проходили гладко. Французы оказались гораздо более дружелюбными, чем представлялось американцам; на улицах, видя, что они сверяются с картой, парижане часто сами предлагали им помощь. Американцы не скрывали удивления. Мать Тима, Сесиль, они уже знали – по летним каникулам, проведенным в Мичигане, где все пятеро друзей занимались сбором черники или помидоров. Здесь же было и несколько друзей самой Эстеллы, в том числе академик Сирил Дору, что произвело неизгладимое впечатление на Сесиль, которая, впрочем, не была знакома с его выдающимися трудами.
Анна-Софи ничего не ела и отпила всего три глотка шампанского.
– Знаете, – рассказывала она своим друзьям Виктору и Селине, – в Америке у всех есть машины, потому что поездов там нет. А расстояния огромные, без машины ты как без рук. От поездов они отказались из-за проблем с бизонами – кажется, оттого, что бизоны часто попадали под поезда, – но, конечно, это было очень давно. Они привыкли обходиться без поездов. До некоторых мест там вообще никак не добраться. Одно из них называется Южная Дакота – романтично, правда?
– Ты не поверишь, – шептал Тиму его давний друг Дик Трент, единственный холостяк в их компании, – вон ту француженку, самую симпатичную из всех, не считая Анны-Софи, зовут Киской. Представляешь? – Он лишь слегка переигрывал, войдя в роль типичного американца. Тим задумался: похоже, он уже давно общался с французами, поэтому перестал обращать внимание на прозвище подруги Анны-Софи, звучащее для американцев так двусмысленно.
– Да, поездка в Америку прошла замечательно. К моему удивлению, выяснилось, что все американцы говорят по-французски, – услышал Тим голос Анны-Софи.
– Анна-Софи – чудесная девушка, – заметил Дик. – Она рассказывала мне о Блошином рынке.
– Я до сих пор не понял, в чем тут фокус, – отозвался Тим, – но вещи, которые мне кажутся хламом, она продает за бешеные деньги.
Эстелла, как гостеприимная хозяйка, помнящая о том, что большинство ее гостей – американцы, предусмотрела все детали, характерные, по ее мнению, для американских вечеринок, в том числе и такие, как кубики льда. Нанятая на вечер горничная переходила от одной группы гостей к другой, предлагая ведерко со льдом и щипчики, что вызвало у Тима тихую досаду не только на Эстеллу, но и на американцев, которые охотно брали лед и клали его в шампанское и перье. Наверное, с таких мелочей и начинаются катастрофические, грандиозные международные скандалы.
У княгини Дороти Штернгольц в розовых комнатах на улице дю Бак в тот вечер собрались преимущественно французы, влиятельные люди, которые были не прочь познакомиться со старшим месье Нолинджером, и несколько американцев, живущих в Париже, – священник американского собора, атташе по культуре, друзья Дороти, которым принадлежал знаменитый сад в Горде. Ужинали внизу, в столовой, а к прибытию жениха и невесты перешли в гостиную пить кофе. Всем понравилась юная пара, которой через три дня предстояло давать обеты у алтаря, все гадали, как сложится семейная жизнь молодых, и размышляли о самом институте брака.
Эдвард Маркс формально считался духовником Тима, церемонию предстояло провести ему и католическому священнику из Валь-Сен-Реми. Эта идея пришла в голову мадам Экс, и Анна-Софи одобрила ее. Кроме того, она заказала музыкантам несколько произведений Аарона Копленда, хотя и терялась в сомнениях, не зная, действительно ли Тим предпочитает Копленда Берлиозу.
Тим застал отца и Терри в окружении приветливо улыбающихся французов, увлеченных беседой, и с удовольствием отметил, что они неплохо проводят время. Он никогда не считал отца консерватором или авангардистом, но знал, что отец не лишен умения находить общий язык с людьми – качество, которое исправно служило ему даже теперь, после выхода в отставку, и тем более во время работы зарубежным представителем компании, принадлежащей его дальнему родственнику и однофамильцу. Тим взял под руку Анну-Софи, подвел ее поближе, обнял отца и мачеху. Анну-Софи тепло поприветствовали; слегка гортанный западный голос Терри немного смутил Тима.