Брат мой меньший
Шрифт:
Естественно, подобные вздохи, если они следуют один за другим, и мертвого поднимут из могилы. «Чертов пес, — бормочу я, вставая из-за стола. — Из-за тебя мысль упустил… Тащись теперь в слякоть и дождь…»
Как всегда, он мгновенно уловил мое настроение и ведет себя соответственно этому. Обычно, когда я веду его на прогулку, он срывается с места, лает, прыгает вокруг, а тут молча сидит на подстилке и недоуменно таращится на меня: мол, что, хозяин, поднялся? Работал бы и работал. А я — чего? Я подожду…
Я вижу, что он, стервец, хитрит, и, не сдержав улыбки, машу рукой: ладно, пошли! И тут он выдает себя с головой. Барсом прыгает на меня, ударяя передними лапами в грудь и стараясь лизнуть в лицо, гортанно, сдерживаясь (он знает, что в коммунальной квартире лаять не полагается), что-то бормочет на своем собачьем языке, вертится вьюном, даже случается, от избытка чувств может капнуть на паркетный пол.
Карай первым спускается по стершимся каменным ступенькам со второго этажа. Он никогда не выскочит
Низкое мутно-серое небо опустилось на мокрые блестящие крыши. Рваные клочья скорее дыма, чем облаков, цепляются за рогатки телевизионных антенн. Из шумящих водосточных труб весело брызгают струйки. Редкий прохожий, втянув голову в плечи, торопливо прошуршит в плаще мимо. Карай трусит впереди, уткнув нос в тротуар. Его поджарый зад всегда почему-то немного заносит в сторону. Карай напоминает мне тяжелый грузовик с прицепом, медленно ползущий по шоссе. Треугольные, заросшие нежно-золотистой курчавой шерстью уши пса хлопают на ходу, коричневая борода слиплась и смешно загибается вверх, как у дьячка из какого-нибудь старого кинофильма. Иногда он останавливается как вкопанный, тщательно обнюхивает тонкий черный ствол чахлого деревца или серый бугристый камень фундамента и, потоптавшись на месте, деловито оставляет свою отметку. Вид у него при этом такой, будто он занимается исключительно важным делом. Сейчас он не обращает на меня внимания — вряд ли помнит, что я рядом. Ежась в плаще на холодном ветру и слизывая дождевые капли с холодных губ, я плетусь вслед за ним. Мелкий дождь сечет по лицу, стекает за воротник. В руке у меня позвякивает карабином поводок. Я редко беру Карая на поводок — он этого не любит. И потом он никогда напрасно не залает, не привяжется. В этом проявляется его порода, воспитанность. Без моего молчаливого согласия он даже к встречной собаке не подойдет, хотя я понимаю, каких трудов ему это стоит.
Карай бежит по тротуару, прижимаясь к домам, — это тоже привычка городской собаки: ведь в большом шумном городе недолго и под машину угодить! — и ни на кого не обращает внимания. Прохожие для него не существуют. У них свои заботы, у него свои. До прохожих ли тут, если бедному псу лишь три раза в день отводится по полчаса для прогулки. Это еще когда погода хорошая, а сегодня под дождем я, пожалуй, и пятнадцати минут не выдержку. И Карай это знает, потому и спешит все свои дела побыстрее сделать — так сказать, потратить отпущенное ему время с толком. Я часто ловлю его умоляюще-вопросительный взгляд: «Ну еще немного, а? Прогуляемся вон до того угла — и домой?…» Я киваю, и он, благодарно мотнув несколько раз головой, обрадованно устремляется вперед. Дождя он не замечает. И потом, на нем не легкий дождевик, а теплая шуба.
Я же шагаю по скользкому тротуару, и разные мысли о «братьях наших меньших» одолевают меня.
Прекрасно, конечно, иметь собаку. Особенно такую чуткую. Причем — в большой степени от тебя самого зависит, какой она станет, живя рядом с тобой. Из бестолкового, суматошного щенка на глазах вырастает красивый, умный пес, который становится полноправным членом твоей семьи. Да иначе и быть не может: ведь он все время рядом с тобой — и днем и ночью. В сельской местности к собаке относятся иначе: она либо охотится, либо охраняет дом. Живет она не в квартире, а на дворе, и чаще всего, чтобы была злее, сидит на цепи. Сельская собака прекрасно чувствует расстояние между собой и хозяином — соответственно и ведет себя. С городской же дело обстоит иначе. Хочет этого хозяин или нет, собака знает все его слабости и недостатки — и не только хозяина, а и его близких. От каждодневного общения с человеком пес приобретает совсем не свойственные сельской собаке навыки и привычки.
Часто говорят: каков, мол, хозяин, такова и собака. И еще: что собака почти всегда похожа на своего хозяина или хозяйку. Кто из нас не наблюдал задумчиво идущих по тротуару хозяина и собаку! Одного взгляда достаточно, чтобы определить, что они не один год живут вместе. И действительно, подчас пес чем-то напоминает своего хозяина — если не обликом, то какими-то, хотя бы внешними, чертами характера: то ли походкой, то ли привычкой смотреть на прохожих… Кстати, это излюбленная тема карикатуристов. А художники народ зоркий, они первыми заметили столь удивительное сходство!
Почти тринадцать лет пробыли мы с Караем вместе. За эти годы благодаря ему я познакомился с десятками интереснейших людей, которым стихийно присвоили наименование «собачников» (впрочем, никто на это не обижается), и с полной ответственностью могу утверждать, что собака не только уживается с любым человеком, плохим или хорошим, но и постепенно перенимает черты его характера. А мы, люди?… Вот распалась семья, и говорят: дескать, муж и жена не сошлись характерами, не подошли друг другу… Не удивительно ли, что царь природы, вершина интеллекта — человек часто не способен понять даже близкого человека, не может найти с ним общий язык?… Лишенная же речи собака «сходится характером», великолепно уживается с любым человеком и отлично понимает его. Недобрый человек, замкнутый — и собака такая же. Зайдите в квартиру к такому человеку, и пес с рычанием бросится на вас, с трудом сдерживаемый хозяином. Такую собаку не приласкаешь, не погладишь — обойдешь стороной. Да и гулять их выводят в намордниках… И наоборот, у общительного человека и пес жизнерадостный, веселый. Услышав звонок, первым бросается приветствовать гостей, и радость его — бурная, искренняя… Человек — поэт, лирик, любит помечтать, пофилософствовать. И четвероногий друг не отстает от него — такой же рассеянный, задумчивый. В лунную ночь, когда хозяин считает на небе звезды, шепча строки стихотворения, пес тоже может задрать голову и в пылу творческого вдохновения исполнить жутковатый лунный романс…
Городская собака способна запомнить до пятисот слов. Молча сидя в своем углу, она отлично ориентируется в домашней обстановке: знает, когда назревает в семье ссора, и, бывает, пытается ее предотвратить; прекрасно чувствует настроение каждого члена семьи; может без напоминаний утром принести тебе из прихожей тапочки или ботинки, вовремя поднимет на работу — не надо и будильника; будет стоически ждать, пока не выведешь на улицу, и терпение ее безгранично. Да что говорить! О чуткости, благородстве, деликатности, находчивости и особенно преданности четвероногих друзей написаны десятки книг, а сколько удивительных рассказов можно услышать от владельцев собак!..
Гибель собаки многие люди воспринимают как потерю близкого человека. Когда я жил на бывшем Старо-Невском проспекте — Караю было немногим больше года — я познакомился со всеми собачниками дома. Чаще всего мы гуляли с собаками по Полтавской улице, выходили и на Гончарную, а иногда направлялись мимо складских помещений к Обводному каналу. Этажом выше, прямо надо мной, жил Иван Николаевич, шофер по профессии. Человек он был непьющий, замкнутый. У него была западноевропейская овчарка Марта, и он в ней души не чаял. Жена Ивана Николаевича рассказывала, что они ничего не жалеют для своей любимицы. Лучшее мясо — ей. Муж спешил с работы, чтобы поскорее вывести ее на улицу. И гулял по два-три часа в день. Держался он всегда со своей Мартой особняком — все же мы с ним сошлись, вернее, собаки нас свели. Мой маленький Карай бесстрашно тыкался мордой в хвост овчарки, заигрывал с ней, налетал с рычаньем, предлагая порезвиться. Марта была собака суровая, недоверчивая, злая, угрюмая, ни у кого, кроме хозяина, не вызывала желания погладить ее или приласкать, но, хотя все другие собаки нашего двора старались обходить ее стороной, моего малыша она терпела и никогда на него даже не рычала (взрослая собака обычно не обидит щенка, так же как кобель не обидит суку, порой терпя от нее всяческие унижения). И вот однажды на Полтавской улице Марту сбил грузовик — их много тут ходит с контейнерами. Иван Николаевич на руках отнес собаку к ветеринару, но спасти ее не удалось. Несколько дней спустя, встретив его у арки дома, я с трудом узнал соседа — так сильно он изменился. Позже он, неожиданно для всех, надолго запил — его чуть было не уволили с работы за прогулы. Его расстроенная жена побежала в клуб собаководства и притащила оттуда щенка той же породы — Иван Николаевич не захотел и взглянуть на него. Уже потом, несколько придя в себя, он рассказал мне, что со смерти матери не испытывал такого сильного горя… А щенка он позже полюбил. Назвали его Байкалом. Он вымахал с теленка, но в отличие от Марты пока был весьма добродушным псом.
Очень любил и я Карая. Откуда бы ни возвращался — а мне часто приходится разъезжать — я всегда с радостью и даже с волнением предвкушал встречу с Караем, потому что — ни раньше, ни позже — никто меня после разлуки не приветствовал столь радостно, искренне и бурно выражая свои чувства… Да простит меня бывшая жена (она была равнодушна к животным, потому и оставила мне Карая), я в первую очередь, стремясь домой, думал о нем.
Где только он со мной не бывал, на чем только не ездил, не плавал и не летал! Случалось, я тайком поселял его в своем номере гостиницы или Дома творчества, где порою жил и работал месяцами. Я раскатывал с ним на машине по стране, брал с собой, уезжая в поездки к родственникам или родителям в Великие Луки, мотался с ним на электричке зимой за город на лыжные прогулки — ведь собаке необходим свежий воздух. Съезжая с крутых парголовских гор, я, бывало, уложу его на шее наподобие живого пушистого воротника и со свистом мчусь вниз…