Брат мужа
Шрифт:
За что нам такое? Почему вдруг какие-то твари это сделали?
Кислов, наконец, понял, что от меня больше ничего не добьется, и отпустил с миром.
Ушел, предварительно попросив расписаться в протоколе опроса, а я осталась сидеть на лавочке в приемном покое и смотреть в одну точку.
Я совсем не понимала, что делать дальше. Куда идти.
Надо же что-то делать, да?
Куда-то идти?
Но проблема была в том, что я оказалась совершенно неподготовленной к такой ситуации, и просто растерялась.
Помимо
О том, чтоб возвращаться на работу, речи не шло. Я не могла себе представить, как после всего случившегося просто захожу в класс и начинаю проводить урок.
Да и вообще, как отсюда, из больницы, уйти. А вдруг будет информация про состояние Севы?
Кроме этого, надо было сообщить, наверно, о случившемся на работу Севе? Или уже им позвонили из полиции?
А еще надо домой все же. Привезти Севе одежду, может, что-то нужно в реанимацию… Лекарства, еду…
От обилия глупых, беспорядочных мыслей пухла голова, и в итоге я позвонила единственному близкому человеку в этом городе, моей знакомой Эле.
Мы не то, чтоб были очень дружны, скорее общались, как приятельницы. У меня не было особенно много свободного времени на дружбу, а Эля, веселая разведенная девушка, мама дочери-подростка, любила погулять и развлечься.
Мы познакомились, когда я искала в интернете мастера по маникюру. Ее анкета была на одном из популярных сайтов. Я позвонила, договорилась, приехала… И как-то так получилось, что мы сразу же нашли общий язык.
Эля периодически бывала у нас в гостях, знала Севу, приглашала меня погулять или посидеть в кафе.
Я, на самом деле, ни на что не надеялась, когда звонила ей, просто хотелось услышать человеческий голос, хотелось, чтоб кто-то сказал, что все будет хорошо… Мне так важно было это слышать…
Но Эля удивила.
Услышав о моей беде, она тут же собралась и приехала в больницу.
Нашла меня, выспросила подробности, кивнула и пошла выяснять ситуацию.
А через пятнадцать минут я уже разговаривала с врачом, который оперировал Севу, слушала прогноз, неутешительный, даже не из-за внутренних травм, а из-за черепно-мозговой, потому что там что-то сдавило, и что-то повредилось… Я была в таком ступоре, что толком не поняла, что именно.
– Если придет в себя, будет уже отлично, – сказал врач, – не факт, что полностью восстановится, но появится надежда…
– Ну вот и хорошо, – сказала Эля, уже когда доктор попрощался с нами и ушел.
Мы медленно шли на выход, и я бессмысленно цеплялась одной рукой за сумку, а другой – за Элю, единственный мой якорь в этом безумии. – Давай домой, а завтра приедешь сюда. Ты знаешь, что надо с собой, да? Список есть? Дали?
– Да…
– Ну вот и хорошо. На работе возьми отпуск за свой счет. Деньги есть у тебя?
– Да… Мы на отпуск…
– Ну вот и хорошо… Нет, конечно, ничего хорошего, но не пустые карманы, это важно. Давай, я тебя довезу до дома.
Эля в самом деле добросила меня до дома, проводила даже до квартиры, но проходить отказалась, ссылаясь на занятость.
Я и не стала настаивать, хотя о том, что сейчас дверь закроется, и я останусь одна, думала с содроганием.
– Я вечером наберу тебе, поняла? – Эля обняла меня на пороге, – держись. Главное, что живой…
– Да… Да…
Дверь захлопнулась, и я осталась одна…
Совсем одна в нашей квартире. И нашей разрушенной жизни.
3
– Сева, нужно покушать… Давай, открывай рот… Вот так, вот так…
Я ворковала уже привычным за эти месяцы умильным голосом, призванным успокоить капризного ребенка, в которого превратился мой муж, и настроить его на нужный лад. Конкретно сейчас – заставить поесть без происшествий.
И пока что все шло хорошо.
Сева послушно открывал рот, глотал теплую, вязкую овсянку, даже не хмурился и не пытался выплюнуть все обратно, как уже не раз случалось.
Ободренная хорошим поведением мужа, я улыбнулась, а затем протянула ладонь и погладила его по щеке. Уже колючей, надо же, как быстро щетина отрастает…
Сева проглотил кашу и неожиданно легонько повел шеей, словно ловя ласку моей руки. Я замерла, вглядываясь с надеждой в спокойные, безмятежные глаза мужа, пытаясь отыскать в них хотя бы тень осмысленности, хоть чуть-чуть осознания…
– Сева… – голос сел от волнения, пришлось судорожно откашливаться, – Севочка… Ты меня понимаешь? Милый… Ты слышишь меня?
Но муж смотрел на меня все с тем же бессмысленно-отстраненным выражением на лице, от которого мне уже хотелось кричать в голос.
Смотрел, смотрел, не моргая… А затем улыбнулся… И каша, которую, оказывается, он не проглотил, полилась обратно через приоткрытые губы…
Я охнула, принялась поспешно вытирать испачканное лицо, опять возвращаясь к прежнему лицемерному воркованию и старательно отворачиваясь. Потому что, несмотря на то, что Сева ничего не понимал, плакать при нем казалось слабостью.
Да и плакала я уже, сколько можно?
Все эти четыре месяца, бесконечных, жутких четыре месяца, прошедших в плотном тумане ожидания, перемешанного со все ближе подступающей безнадежностью, я плакала. Правда, лишь по ночам, сжимаясь в комок на нашей большой супружеской кровати, бессильно стискивая пальцы в кулак, давя в себе всхлипы. Потому что боялась, что Сева услышит.
Почему-то мне казалось, что он, где-то в глубине своего, покалеченного какими-то негодяями мозга, все понимал, все слышал и рвался ко мне через искореженные нервные окончания.