Брат мужа

О том, что мой муж Сева попал в больницу, я узнала на третьем уроке.

Восьмой «Г» как раз переваривал информацию о том, что завтра у них будет тестирование, и в классе стояла относительная тишина. Очень относительная, конечно, потому что это восьмой «Г», а не «А» и даже не «Б», но я умудрилась впервые за все утро присесть за свой учительский стол, и теперь отдыхала, блаженно прислушиваясь к гудящим ногам.

Бдительности, впрочем, не теряла, периодически поглядывала на класс,

прикидывая, как скоро придется снова вскакивать, потому что великовозрастные ученики любую мою попытку пропасть из поля зрения и заняться бумагами, тетрадками или планами воспринимали, как слабость и карт бланш для веселья одновременно.

Потому следовало четко поймать момент, когда веселье лишь набирало обороты, и жестко пресечь его чем-то неожиданным и в меру трагичным. Самостоятельной работой, например.

Именно так я и планировала поступить, потому что на ногах стоять уже сил не осталось. Вчера восемь уроков было, и все, мало того, что с новой темой, так еще и в среднем звене. А это значило, что не присядешь лишний раз, не выдохнешь. Словно белка в колесе крутишься, нарезаешь безостановочно круги по классу, между рядами, или у доски танцуешь. Театр одного актера и неблагодарных зрителей.

Потому сегодня у меня было что-то вроде отголоска, какой случается, когда спортом перезанимаешься, и на следующий день все мышцы тела ноют и болят.

Вот и я сидела, по обычной учительской привычке чутко реагируя на настроения в классе и умирая от удовольствия, потому что не на ногах наконец-то!

Телефон, внезапно высветившийся звонком с неизвестного номера, заставил досадливо нахмуриться. Последнее время мошенники донимали, причем, как раз в день аванса и зарплаты, и я настороженно относилась к непонятным абонентам.

Но, с другой стороны, это мог быть кто-то из родителей детей, а еще коллеги, да мало ли кто…

Телефон, поставленный на беззвучный, все горел и горел, и я, наконец, осмотрев для профилактики еще раз учеников, с огромным сожалением встала из-за стола и, выдав:

– Страница сорок пять, готовимся к опросу.

Вышла из кабинета.

Понятное дело, что никто там ни к чему готовиться не поспешил, но немного сдерживающих факторов не повредит.

– Слушаю, – наученная горьким опытом и многократными рекомендациями служб безопасности банков, безлично и строго бросила я в трубку.

– Леванская Арина Родионовна? – голос абонента был крайне официальным, и я, поздравив себя с еще одним мошенническим звонком в своей жизни, собралась было положить трубку, но следующая фраза заставила замереть, – лейтенант полиции оперуполномоченный Кислов вас беспокоит. Леванский Всеволод Викторович вам знаком?

– Да… Это мой муж… – голос почему-то плохо слушался, а ноги подрагивали. Это развод, конечно, опять развод… Новый вид мошенничества… Говорили что-то про такое…

– Он сейчас в третьей клинической больнице, с сотрясением мозга и многочисленными травмами. Подъедете?

– Да… Да, конечно… Я сейчас приеду… – голос мне окончательно изменил и получился какой-то хрип, задушенный и тихий. И сердце замерло. А еще никак не выходило задать следующий вопрос… – Он… В сознании?

– Нет, но вам лучше об этом с врачом поговорить, – голос полицейского, усталый и спокойный, окончательно придавил к полу, и дышать стало мучительно сложно.

Я не смогла больше ничего сказать и спросить тоже. Просто отключила телефон, уцепилась за стену слабеющей рукой, потому что перед глазами внезапно потемнело. Выдохнула, собираясь с силами.

И пошла обратно в кабинет, передвигаясь, словно сомнамбула, никого и ничего не видя перед собой.

В голове вертелись обрывки мыслей о том, что надо предупредить завуча, и такси надо вызвать, и еще что-то такое же странное в этот момент, но я все никак не могла сообразить, что делать, за что хвататься в первую очередь.

Класс встретил бешеным гулом, и на мое появление сначала никакой реакции не последовало.

Но, видно, что-то с моим лицом было совсем страшное, потому что буквально через минуту в классе установилась гробовая тишина.

Я прошла к столу, положила телефон, взяла сумку, уронила ее, подняла, зачем-то принялась складывать туда тетрадки, потом вынимать… И все это – в полном молчании, под удивленными взглядами учеников.

– Арина Родионовна… – наконец тихонько, чуть ли не шепотом спросила Аля, одна из немногих, кто любил мой предмет, – что-то случилось?

И столько участия было в ее голосе, что я почему-то изменила собственному правилу не посвящать учеников в личные темы, и ответила честно:

– Муж… В больнице…

Озвученная вслух ужасная новость мгновенно обрела плотность и давящую густоту, и я не выдержала.

Сумка выпала из рук, а я бессильно опустилась на стул и закрыла лицо руками.

Севка… Боже мой, Севка… Что делать-то? Надо ехать, конечно надо…

Но урок… Боже, какой урок? Что за глупости? Надо… Надо предупредить… И такси…

Я не ждала поддержки от учеников, в конце концов, это восьмой «Г», от них только насмешек можно отхватить, просто в этот момент не смогла выдержать напряжения.

А через пару мгновений поняла, что я, оказывается, совсем ничего не понимала в детях. По крайней мере, в своих учениках – точно.

Потому что, пока я сидела в прострации, они развили бешеную деятельность.

Кто-то побежал за водой и таблетками к медсестре, кто-то – к завучу, чьи-то заботливые руки накидывали на плечи пиджак, убирали личные вещи с сумку.

А еще кто-то, настойчиво уточнив, куда надо ехать, вызвал со своего приложения такси.

И все это происходило рядом со мной, одновременно, как-то очень быстро и в тоже время не суматошно, а спокойно и деловито.