Брат, останься в живых
Шрифт:
– Ты чо, нюх потерял, мразота?
– Мне плохо, – опуская глаза, пробормотал Стас.
От бессилия и головокружительной тошноты он еле держался на ногах. Хотелось сесть, лечь, а еще лучше провалиться куда-нибудь в тартарары, чтобы с концами.
– Сдохнешь, будет лучше! – оскалилась злобная рожа.
– Лучше сдохнуть, – обреченно кивнул Стас.
– Так я тебе сейчас помогу...
Стас и сам не осознал, что произошло. Боевые инстинкты сами выбросили его руку навстречу дубинке, поставили блок. Боли не было – ее заглушила впрыснутая в кровь
Из этого состояния его смогла вывести лишь ослепительная вспышка перед глазами. Световая граната... Ослепленный Стас стал легкой добычей для озверевших тюремщиков. Его жестоко избили, полуживого вытащили из землянки, но только для того, чтобы сбросить в глубокую зловонную яму...
Алмазной трубкой оказался уходящий на десятки метров вглубь темно-серый карьер. Острая нехватка кислорода, ледяная вода под ногами, пронизывающий холод, темнота, изматывающий шум насосов и отбойной техники, газовые выхлопы... Это был самый настоящий ад, где добывались темные нешлифованные алмазы для «райского наслаждения»...
Никита и без того был полуживой после травмы и этапа, а десять часов каторжной работы выжали из него последние силы. Из шахты его выносили на руках. Дальше он шел сам – на негнущихся от холода и усталости ногах. Еле дошел до своей землянки, обессиленно опустился на загаженную землю под сосной. Его ничуть не интересовало, что происходило вокруг. Голова на шее не держалась, хотелось уронить ее на колени и никогда больше не поднимать...
– А ужинать что, не будешь? – откуда-то с высоты спросил Илья.
Никита пожал плечами. Он так устал, что даже о еде думать не хотелось. И это при том, что утром он от голода готов был жрать колючки с деревьев.
– Да, совсем ты плох, парень...
Илья ушел, но скоро вернулся. И протянул ему солдатский котелок с горячей перловкой. Запах вареного зерна вперемешку с тушенкой вернул Никиту к жизни... Никогда и ничего вкуснее, казалось, он не ел. Много каши, много тушенки. Настоящий царский ужин. Горячий чай, хлеб с маслом...
– Это что, всегда так? – облизывая ложку, спросил Никита.
– Да нет, тебе дали, потому что ты по первому разу. А с завтрашнего дня будешь есть, только если норму выполнишь. А нет – кусок хлеба на ужин и стакан воды. Чтоб не сдох... Хотя все равно рано или поздно сдохнешь. Не от истощения, так от туберкулеза...
Илья подозрительно закашлялся. Но Никиту это не очень смутило. Он еще не совсем вернулся к жизни, чтобы реагировать на столь призрачную угрозу собственному здоровью.
– Труба дело...
– Не то слово... Условий труда, сам видишь, почти никаких, воду откачивают плохо, механизация слабая, о быте
– Ты уже давно здесь?
– Второй год... Считай, ветеран... А дальше все равно – могила. Одна радость – пожрать на ночь дают. И воздухом немного подышать. Сейчас в барак загонят до самого утра. А потом снова работа. И так по замкнутому кругу... И если б только это... – В голосе Ильи прозвучало страдальческое возмущение, но Никита не сразу понял, что оно обозначало.
Понял, когда к ним подошли два грязных, небритых и крайне агрессивных типа. Из их же бригады, из их же землянки. Такие же каторжники...
– Все сожрал? – злобно, с претензией спросил один.
– А чего не поделился? – чуть менее озлобленно вторил другой.
Никита даже не сразу понял, что эти двое обращаются к нему.
– А надо?
Он поставил пустой котелок на землю, встал на окрепшие ноги. Калорийная подпитка явно пошла на пользу. И кровь после чая в жилах разогрелась. Даже в глазах светлей стало. И обидно, что этот проблеск света затемняли злобные уроды... Вроде бы одну лямку тянут, одно несчастье на всех, а нет, и здесь без паразитов не обходится. Все-таки даже тут действуют законы зоны. Хотя вряд ли народ здесь делится на воров и мужиков. Здесь все мужики, все вкалывают...
– Он не знал! – робко заступился за Никиту Илья.
– А тебя, херло, не спрашивают... Учить будем, чтоб знал...
– Меня? – удивился Никита.
Он успел напрячь пресс, прежде чем в него врезался тяжелый удар. Дыхание ему не сбили, но все же он предусмотрительно отступил на шаг назад.
– Нельзя так, парни! – мотнул он головой. – Мы же все под одним хомутом, у нас одна правда на всех...
– Артюха, он не понял!
Эта фраза означала только одно – требование усилить разъяснительную работу. Но Никите вовсе не улыбалось отведать на десерт разъяснительных пилюлей. Поэтому он сам нанес удар, который оказался нокаутирующим. И второй удар также достиг цели.
– Надеюсь, они меня поняли, – взглядом показывая на лежащие тела, обратился к Илье Никита.
– Не знаю, не знаю...
Илью вовсе не обрадовала расправа над злобными попрошайками. Пугливо вжав голову в плечи, он пятился прочь от Никиты, как от прокаженного.
– Эй, ты чего?
Илье не пришлось ничего объяснять: Никита сам понял, почему тот сторонился его. К нему подходила троица более страшных и более крутых на расправу молодцев. Лагерная охрана – сытые морды в камуфляже и с убойными дубинками.
Один встал к Никите лицом к лицу, двое других расположились по бокам. Грамотная расстановка, ничего не скажешь. Никита смиренно опустил руки. Глупо в его положении выказывать агрессивность.
– Быкуешь? – спросил центровой.
– Нет. Я всего лишь защищался...
– А доходягой прикидывался, – хмыкнула морда справа.
Никита через силу изобразил миролюбивую улыбку.
– Кормят у вас хорошо...
– Что, нравится?
– Да я бы не сказал... Мне бы с вашим старшим поговорить...